Юрий Фельштинский - Троцкий против Сталина. Эмигрантский архив Л. Д. Троцкого. 1929–1932

С советским Государственным издательством у меня был генеральный договор на полное издание моих сочинений[352]. По этому договору я отказался полностью от авторского гонорара, который исчислялся многими десятками тысяч рублей — в интересах удешевления моих книг.

Все перечисленные мною факты могут быть без труда доказаны документально, как и при помощи неограниченного числа свидетелей.

11. В седьмом параграфе Шуман сообщает, будто я обязался перед советским правительством прекратить всякие отношения с некоммунистическими газетами и издателями. Во всем этом нет ни единого слова правды. Мои политические заявления, которые могут иметь прямое или косвенное отношение к этому вопросу, имели всегда гласный характер, и все они напечатаны в «Бюллетене» русской оппозиции, выходящем в Париже и доступном всем. Никаких секретных переговоров с советским правительством у меня не было, никаких обязательств никто у меня не требовал, и никаких обязательств я никому не давал. Все это выдумано с начала до конца. Достаточно, впрочем, прочитать последние главы моей «Автобиографии», чтобы понять всю несообразность утверждения Шумана[353].

12. Столь же основательно утверждение Шумана (со ссылкой на «Кассельскую народную газету»), будто из Москвы мне пригрозили в случае сохранения связи с буржуазными издательствами лишить меня доходов со стороны Государственного издательства. Политически совершенно юмористическое, это утверждение тем более нелепо, что, как сказано выше, я от Государственного издательства никогда никаких доходов не получал.

13. О существовании мемуаров Керенского я узнал впервые из телеграммы Ф. Пфемферта, полученной мною через несколько дней после подписания договора и после отъезда Шумана из Константинополя.

О том, что в этих мемуарах имеется клевета на Ленина и меня, я узнал несколькими днями позже, из письма Пфемферта.

Книгу Керенского я получил от Пфемферта в мае и немедленно по ознакомлении с ней написал Шуману письмо с требованием разрыва договора.

Наконец, только в июне я получил от Ф. Пфемферта проспект Шумана с рекламой книги Керенского. 30 июня я ответил Пфемферту следующими словами: «Признаться, я совершенно потрясен той цитатой из шумановского проспекта, которую Вы мне сообщаете. Бесчестность этого человека, пожалуй, отступает назад перед его глупостью или, вернее сказать, легкомысленной наглостью».

Эти строки явно свидетельствуют о том, что впервые я ознакомился с проспектом Шумана в июне.

Вся переписка моя с Пфемфертом, устанавливающая приведенные выше факты, имеется у меня полностью.

14. Какой интерес у меня мог быть рвать с Шуманом? Правильно или неправильно, но я считал и считаю мой договор с ним в материальном смысле наиболее выгодным из всех, какие я заключил. Гипотеза Шумана, что я хочу порвать со всеми буржуазными издательствами вообще, опровергается фактами: только на днях я передал книжку «Что такое перманентная революция?» одному русскому и одному чешскому буржуазному издательству. У меня с американским издательством Бони договор на четыре книги, причем я совершенно не собираюсь с ним рвать, и т. д. и т. д. Следовательно, эта гипотеза отпадает. Остается единственное объяснение, то, которое соответствует действительности: решающим обстоятельством является для меня книга Керенского, заключающая клевету против Ленина, меня и других лиц. Как же можно логически, политически и психологически допустить, что я оставил бы без внимания эту клевету до подписания договора, если бы был знаком с ней? Между тем в проспекте Шумана вся реклама книги Керенского построена именно на выдвигании его основной клеветы. Мне не нужно, кажется, доказывать, что вполне определенные взгляды и столь же определенные критерии имелись у меня и до визита ко мне Шумана в Константинополе. Значит, я не мог бы остаться равнодушным к проспекту ни одной минуты, если бы Шуман мне доставил его. Это суд должен ведь понять.

Далее, если я не только получил от Шумана проспект, но и прочитал его — по инициативе самого же Шумана, — то как объяснить, что в числе привезенных им мне тринадцати книг не было книги Керенского, т. е. той, которая была наиболее уместна, ибо сам Шуман претендовал в тот период на мою «Автобиографию»?

Если я не придал, по словам Шумана, книге Керенского никакого значения, то почему Шуман, по его словам (см. письмо от 16 мая), считал необходимым умалчивать об этой книге «по соображениям такта»?

15. Я надеюсь, что д-р Франкфуртер внимательно прочитал чрезвычайно важное письмо Шумана ко мне из Дрездена, № 6, 16 мая 1929. Заявление Шумана суду находится в вопиющем противоречии с этим письмом, в котором Шуман тщательно подчеркивает, что явился ко мне не в качестве нейтрального издателя, одинаково готового издать и Керенского и Троцкого, а в качестве человека, «с восторгом», «с воодушевлением» писавшего свою книгу о Либкнехте и готового «на всю жизнь» вступить в связь с Троцким и поставить весь свой аппарат и все свои силы на службу делу распространения книг Троцкого в Германии. Все это подлинные выражения письма Шумана. Это ни в каком случае не может быть истолковано как условная вежливость коммерсанта. Такой саморекомендацией Шуман исключал возможность предположения с моей стороны, что он мог только накануне издать клеветническую книгу против того дела, которому служили Либкнехт и Ленин и которому служу я.

Шуман подчеркивает свои многочисленные и длительные разговоры со мной, даже преувеличивая их удельный вес. Но этим он дает только лишнее показание против себя. Ведь в письме своем от 16 мая сам Шуман резюмирует содержание этих разговоров, вернее, их общий дух, не в смысле разговоров нейтрального издателя с одним из случайных авторов, а в смысле особого духовного общения, основанного на исключительной нравственной симпатии и проч. и проч. Если даже откинуть патетические преувеличения стиля, то все же вывод получается несомненный и притом двойной: этого тона бесед не могло бы быть, если бы Шуман показал мне проспект, в котором он о Керенском говорит с таким же «воодушевлением» и «восторгом», как и о Либкнехте; с другой стороны, я лично, как бы скептически ни относился к излияниям Шумана, не мог все же допустить, что этот человек вчера только издал гнусную книгу, направленную против Ленина и меня.

Мне кажется, что это есть центральный момент всего дела, более убедительный для умного судьи, чем всякая присяга.

Принкипо, 31 декабря 1929 г.

О Гильфердинге[354]

Если желаете знать персональную причину поведения Гильфердинга, возьмите мою книгу Terrorismus und Komunismus (Anti-Kautsky)[355], найдите там главу Kautsky, Seine Schule und sein Buch[356], там есть характеристика Гильфердинга, которой он не может мне простить, потому что он слишком явно узнал в ней себя. Хорошо бы теперь перепечатать эту характеристику: всего полстраницы.