Борис Тененбаум - Великий Наполеон

Все было окончено, «австрийский брак» был заключен, новую супругу повелителя Франции встретили на границе и по заведенному с давних времен обычаю лишили всего, что она привезла с собой, не исключая фрейлин, собачонки и даже последней рубашки. На ней не должно было быть ни единой иностранной нитки – она, вся целиком, становилась достоянием Франции. Процессом переодевания руководила сестра императора, Каролина Мюрат. Наполеон утверждал, что из всех его братьев и сестер она наиболее на него походила. Трудно сказать. Элиза Бонапарт тоже была особой в высшей мере трезвой и практичной, ничуть не меньше Каролины. Но если говорить о безудержном стремлении вверх и полном безразличии к выбору средств на пути к этой цели, то, пожалуй, Наполеон был прав. Каролина была действительно такова. Талейран говорил, что «…y нее был ум Макиавелли, помещенный в тело хорошенькой женщины…». Ну, князь Беневентский понимал и в уме, и в хорошеньких женщинах, и в Макиавелли.

Он, безусловно, мог потягаться с великим флорентийцем – тот был всего лишь теоретиком.

III

Если говорить о родственниках Наполеона, то, конечно, можно ожидать, что наибольшие неприятности ему следовало ожидать от его брата Люсьена – и Люсьен его ожидания не обманул.

Они повидались – Констан оставил воспоминания об их встрече. Люсьен был вежлив, больше не грубил и называл Наполеона «сиром»– «Вашим Величеством», как положено. Наполеон говорил ему, что готов все забыть и все простить при одном непременном условии – его брат должен развестись со своей женой. Ее первый муж бежал, будучи обвиненным в злостном банкротстве, и включить даму с таким бывшим супругом – уж и не говоря о ее собственных достижениях в поставке скандальной хроники для парижских гостиных – в число особ императорской фамилии Наполеон отказывался наотрез. Он требовал развода, объявления детей Люсьена от этого брака незаконнорожденными и так далее.

Люсьен, конечно, был редкий негодяй, но каких-то вещей он все-таки делать не мог, даже за обещание ему первой же вакантной короны в Европе. Его не соблазнил даже предложенный ему братом компромисс – так и быть, он может оставить детей у себя, и они будут считаться законными, но с их матерью Люсьен должен расстаться. Положение Люсьена выглядело безвыходным. В свое время, поссорившись с братом и не желая жить в пределах его владений, он поселился в Папской области. Но положение изменилось – Пий VII имел неосторожность усмотреть в неудачном для Наполеона сражении под Эсслингом «…перст Божий…».

А надо сказать, что одной из причин этого духовного прозрения был декрет Наполеона, изданный еще до этой битвы, 17 мая 1809 года. Согласно декрету, папские владения конфисковывались и присоединялись к Империи, а кончался этот документ грозной заключающей фразой:

«Дано нами, в нашем императорском лагере, в Вене,

Наполеон».

Вот этого – «…в Вене…», то есть в уже завоеванной столице страны, вздумавшей воевать с новым Цезарем, – святой отец как-то не заметил. И это обошлось ему дорого – почитав о мнении папы по поводу, так сказать, направления «…перста Божьего…», Наполеон велел папу арестовать и увезти его из Рима в Савону, на юг Франции.

В итоге Люсьен Бонапарт лишился последней защиты – и решил уехать в Америку. Для отъезда он нанял американское торговое судно, приписанное к порту Сэйлем в штате Массачусетс [2], и даже сумел выправить себе паспорт у французских властей, управлявших бывшими папскими владениями. Непонятно, как он сумел это сделать – видимо, воспользовался неизбежной при смене режима неразберихой.

Британский паспорт – не паспорт, собственно, а разрешение британских властей на проезд – он по понятным причинам получить не смог и надеялся раздобыть его во владениях короля Сардинии. Но до Сардинии он не добрался – его кораблик остановил английский сторожевой бриг, досмотрел груз и проверил список пассажиров и велел держать курс на Мальту, а для того, чтобы не возникло никаких недоразумений, заменил на судне американскую команду на британскую.

Через посредство британского посла в Константинополе, который в это время оказался в итальянских водах, Люсьен послал ходатайство о разрешении следовать в Америку непосредственно английскому министру иностранных дел, маркизу Уэлсли – он был братом Артура Уэлсли, английского генерала, снова вернувшегося на Иберийский полуостров. Тот ответил ему следующим письмом:

«…Его Величество [король Великобритании] повелел мне известить вас, что в силу сложившихся обстоятельств он не может ни разрешить вам следовать в Америку, ни оставаться на острове Мальта. Его Величество тем не менее готов предоставить вам и вашей семье возможность поселиться в Англии…»

Так Люсьен и сделал и 12 декабря 1810 года высадился в английском порту Плимут. Его встретили вполне дружелюбно. Он поселился в сельской усадьбе, имущество, которое он вез, было возвращено ему в полной сохранности, и хотя он жил на положении арестованного, находящегося под домашним арестом, и не мог никуда ездить без специального разрешения, но ни в чем больше его не стесняли. Он зажил спокойно, как богатый английский сквайр.

Его брат счел это изменой.

IV

Люсьена вычеркнули из списков Сената, а уж заодно лишили звания кавалера ордена Почетного легиона. По современным понятиям Люсьен оказался в положении «диссидента» и «перебежчика», что его не слишком озаботило – он свой выбор сделал.

Проблемы Наполеона, однако, не окончились вместе с бегством его брата Люсьена – возникли и другие. Связаны они были с другим его братом, Луи, королем Голландии. Конечно, сам Луи ничего особенного выдумать бы не смог, но он оказался вовлечен в секретные переговоры с Англией о мире, которые затеял уже знакомый нам финансист Уврар. Дела его шли плохо, и он решил, что деловую атмосферу и инвестиционную среду следует обновить радикально, даже если для этого понадобится такой неординарный шаг, как сепаратные, не санкционированные верховной властью, переговоры о мире со смертельным врагом. Шутки, однако, Наполеон в этом фарсе не усмотрел – дело было в том, что в переговорах участвовал и его очень активный министр полиции.

Его активность проявилась, например, в похвальном рвении по организации отпора английскому десанту, за что Наполеон и наградил титулом герцога. Но глядел он на него с большим и очень хорошо обоснованным подозрением.

Стефан Цвейг, замечательный австрийский писатель, написал совершенно блестящую биографию Жозефа Фуше [1] – это глубокое произведение, в котором он истолковал Фуше как своего рода гения зла. И вот что он пишет по поводу награждения Фуше титулом герцога Отрантского – приведем этот отрывок целиком: