Наталья Громова - Скатерть Лидии Либединской

Эти воспоминания (1945–2006) в форме диалогов называются «мемуаразмы» потому, что, с одной стороны, — это неприхотливые мемуары, с другой — вполне объяснимый в моем возрасте легкий маразм.

— Лидия Борисовна, вы трогательно написали в «Зеленой лампе» о своем раннем детстве.

— Да, Яша, это была счастливая пора, но есть один небольшой недостаток.

— Какой?

— В детстве еще нет воспоминаний…

Sic! Всегда, хотя мы были одногодками, Лидия Борисовна называла меня Яшей, а я ее — по имени-отчеству.

— А почему, Л.Б., вам тогда не поставили зачет?

— Профессор не спрашивал, а больше говорил о заслугах товарища Сталина. И только в конце спросил: «Что сказал товарищ Сталин на ХVII съезде партии». — «Вы спросите у товарища Сталина, он лучше знает, что он сказал».

— Интересное наблюдение? Поделитесь.

— Вчера я прочла в газете странную фразу известного писателя: «У меня не хватает слов, чтобы выразить мое возмущение преступными действиями безродных космополитов».

— А что здесь странного?

— Странно, когда у писателя не хватает слов…

— Я получил из Пярну от Дезика Самойлова письмо, а в нем стихи:

Дорогие Фира с Яшей,Я по вас скучаю,Вспоминая вас за чашейПрисланного чая.

— А вы ему чай посылали?

— Да.

— Тоже друг называется. Хороший коньяк ему надо было послать…

— На днях поссорился с вашим другом Долматовским.

— ?

— Он же теперь главный начальник московских писателей. И на секретариате вдруг предложил ликвидировать секцию сатиры.

— Почему же вы ему не возразили?

— Еще как возразил! А он говорит, что ты, Яков, кипятишься, мы же с тобой как братья, ты Аронович и я Аронович… Я ему ответил: Каин и Авель тоже были братья.

— Может, мне поговорить с Долматовским?

— Это ничего не даст. Говорят, что он выполняет указание ЦК, которому сатира ни к чему… Я о другом в связи с нашей перепалкой. Как мог Авель доверять такому брату, как Каин?

— А родственников не выбирают…

— Л.Б., мне кажется, что это вы придумали за художника Льва Бруни прекрасную фразу: «В моих жилах течет не кровь, а акварель».

— Вы меня разоблачили, но я хорошо знала Льва Александровича. Он мог бы именно так сказать…

— Я не понял, о какой молитве идет речь?

— Когда я была маленькой девочкой, я придумала собственную молитву: «Господи, сделай так, чтобы я была послушной. И постарайся это хорошенько запомнить, чтобы мне не надо было напоминать об этом каждый день…»

— Л.Б., что случилось?

— Чрезвычайное происшествие. Мне Бог звонил.

— И что он вам сообщил?

— Ничего. Он ошибся номером…

— Я поняла, почему так хорошо писали Ильф и Петров.

— ?

— Потому что у них на двоих было четыре фамилии: Ильф, Файнзильберг, Петров и Катаев…

— Бывает еврейка по отцу, бывает по матери.

— Да, но еврейка — это не про вас, графиня.

— Почему же? Я еврейка по зятю…

— Мне звонил агитатор, напоминал, что в воскресенье выборы. А вы не забыли?

— Выборы для меня большой, а главное, домашний праздник.

— Почему домашний?

— Потому что в день выборов я принципиально сижу дома.

— А знаете, Л.Б., все заграничные эпизоды «Бриллиантовой руки» мы снимали в городе, где вы родились.

— В Баку? Что я свой город не знаю, перестаньте меня разыгрывать.

— Понимаете, Госкино пообещало нам валюту для съемок за рубежом, а потом ее отдали какому-то историко-патриотическому фильму. А нам предложили Баку.

— Выходит, не вы меня, а Госкино вас разыграло…

— Вы замечательно сказали о родильном доме Грауэрмана: «Красивые женщины там рожают красивых детей». Скромненько о себе любимой.

— Яша, вы неблагодарный нахал. Это я не о себе, а ваших Фире и Инночке.

— Неожиданный вопрос мне задал Зяма Паперный: почему у Николая Эрдмана все соавторы евреи?

— Он и у меня спрашивал. Я ему ответила — потому, что у нас в стране считается: во всем виноваты евреи.

— Так зачем же брать их в соавторы. Нелогично.

— Очень даже логично. Николай Робертович проницательно рассчитал: если сценарий не получится, можно свалить на соавтора-еврея. Народные массы поддержат.

— У меня острый приступ авторской гордыни.

— Полежите, Яша, пройдет… А чем вызвано?

— Дело в том, что песенку «Если б я был султан» к нашему сценарию «Кавказской пленницы» написали мы со Слободским.

— Что?! Это же любимый номер моего внука.

— Вот поэтому и гордыня.

— Это не гордыня, а безобразие! Почему вы мне раньше не сказали? Он бы еще лучше относился бы к своей бабке, что «Султана» написали мои друзья.

— Пусть это, Л.Б., звучит тривиально, но жизнь непредсказуема. Громыко когда-то начинал в МИДе курьером, а сейчас назначен министром иностранных дел СССР.

— Я бы сказала карьера курьера…

— Я прочитал, что Тургенев, посмеиваясь над Виардо, говорил ей: «По-моему, Поля, ты полнеешь».

— А я бы ему ответила: «Типун тебе. Ваня, на твой великий, могучий, правдивый и свободный русский язык»…

— Вы когда познакомились с Юрием Либединским?

— В сорок втором году. Я пришла к писателю Марку Колосову, его не было дома, но зато, к счастью, там оказался Юрий Николаевич.

— А я осенью сорок первого года писал для «Комсомольской правды» о московском народном ополчении. И одним из первых ополченцев, которого я встретил в их штабе, и был Юрий Либединский. Так что я с ним познакомился раньше вас.

— Ничего, вы с ним познакомились раньше, а я — подробнее.

— Михаил Аркадьевич подарил мне книжку своих веселых стихов с надписью, которую даже неудобно показывать: «Якову Костюковскому, гиганту поэзии, от такого же. Михаил Светлов»

— Это он сделал, чтобы вы не зазнавались.

— ?

— Он же ясно написал «от такого же». Такие поэты, как вы, есть еще. Например, Михаил Светлов.