Александр Коржаков - Борис Ельцин: От рассвета до заката
Как-то я заметил, что официант потащил гостям солидное блюдо с ягодами и остановил его:
— Куда несешь, этим ослонам?! К чертовой матери, давай клубнику сюда.
И мы втроем: Крапивин, Толя Кузнецов и я, быстренько съели целую тарелку.
Через некоторое время опять возник официант с блюдом ягод. И мы снова их перехватили. Я не жадный, но искренне считал, что клубникой, и не только ею, они себя, работая в штабе до конца жизни обеспечили.
Одно из заседаний Совета было посвящено пропаганде. Докладчиком назначили Малашенко, а меня с Барсуковым — оппонентами. Илюшин специально хотел усугубить конфликт этим конфронтационным распределением ролей. Мы и так слыли непримиримыми оппонентами, разве не провокационно было назначать нас ими официально?!
Малашенко прочитал доклад, из которого следовало, что вся пресса работает только на положительный имидж Бориса Николаевича. Шефу доклад понравился. Потом выступил Барсуков. Он подтвердил выводы Малашенко, но вскользь, в общих словах, упомянул об отдельных недостатках.
В моем выступлении, наоборот, были приведены только конкретные факты: число, время, передача, цитата. Когда я все это зачитывал, слушатели сидели в напряженном ожидании и искоса поглядывали на шефа. По-моему, он отказывался верить, что обилие процитированных мной колкостей и гадостей посвящалось ему. Шеф давно ничего подобного не слышал, ведь телевизор он не смотрел, газет не читал.
— Хватит, заканчивайте, — раза четыре пытался прервать мое выступление президент.
— Я полностью согласен с Малашенко, — сделал вывод шеф. — Это раньше так было, что генсеков воспевали, нахваливали, а теперь нужна другая политика, нужно быть умным.
Что ж, умным быть никто не запрещает.
Половина участников Совета поддержала меня. Они понимали, что на совещаниях, скрытых от посторонних глаз, имеет смысл говорить правду.
…До отставки оставалось три дня, но ни Сосковец, ни Барсуков, ни я о ней не догадывались. Даже не думали об этом. Мы, как обычно, пришли на очередное заседание Совета, последнее для нас. В конце заседания, когда почти все высказались, Ельцин устало произнес:
— Ну, кто еще хочет выступить?
Я поднялся:
— У меня три предложения. Первое. Борис Николаевич, вам необходимо встретиться с вашими доверенными лицами.
— Да, правильно. Назначьте время встречи.
Встрял Илюшин:
— Борис Николаевич, не надо с ними встречаться. Мы с ними без вас поговорим.
— А почему вы? Я должен сам, — удивился шеф.
— Борис Николаевич, Илюшин собирает только москвичей. А я имею в виду доверенных лиц со всей России. Их всего-то 200 человек, — пояснил я.
Виктор Васильевич не унимался:
— Все равно не надо. Некоторые из них себя проявили плохо. Мы не советуем, штаб против, чтобы вы, Борис Николаевич, с ними общались.
Но шеф настоял на встрече. Анатолий Корабельщиков (помощник президента) записал ее в график Ельцина, а Илюшин потом самовольно расписание изменил. Доверенные лица с самим кандидатом так и не увиделись.
Второе мое предложение было организационным. А на третьем все и произошло. Сначала я заранее трижды извинился, а затем бесстрастным голосом произнес:
— Уважаемые господа Чубайс и Филатов! Очень вас прошу и передайте, пожалуйста, своим друзьям Сатарову и Лившицу, чтобы в решающие две недели до выборов вы все вместе преодолели соблазн и не показывали свои физиономии на телеэкране. К сожалению, ваши лица отталкивают потенциальных избирателей президента.
На свое место я сел в мертвой тишине. Обычный цвет лица у Чубайса — красновато-рыжий. Но тут вдруг он так сильно побледнел, что стал выглядеть как нормальный белый человек.
Оскорбленные члены штаба сразу собрались после этого заседания. Чубайс пригласил Гусинского и Березовского:
— «Наверху» получено добро, «мочим» Сосковца и его друзей.
В тот момент наша отставка была предопределена, противники ждали повода. «Добро», конечно, обеспечила дочка президента. Осенью она добудет еще одно «добро» — на мой арест.
Сказка о горшке
Ранний Ельцин обладал магическим воздействием на толпу. Если чувствовал недоброжелательный взгляд, то реагировал мгновенно — вступал в разговор, убеждал… Страстность Бориса Николаевича передавалась толпе.
Пришли иные времена. Теперь недовольных собеседников шеф избегал. Поворачивался к ним спиной, а местное начальство, непременно присутствовавшее при таких разговорах, затыкало выскочку:
— Чего тебе надо, что ты разорался?!
Служба безопасности президента никогда не отбирала людей для встреч с Ельциным. Мои сотрудники всегда находились в толпе, но политической цензурой они не занимались: граждане могли спрашивать и говорить все что угодно, лишь бы не представляли физической угрозы президенту. Порой я даже специально провоцировал какого-нибудь нерешительного человека высказать Ельцину правду. Бывали иногда случаи, когда приходилось бить кого-нибудь по рукам. Например, если местный руководитель в порыве подобострастия обнимал шефа за талию. Фамильярность в отношениях с главой государства — вещь лишняя. Ребром ладони я слегка ударял в районе предплечья. Это место чувствительное, и даже после несильного удара надолго пропадает желание обниматься. «Пострадавший» реагировал правильно:
— Извините, я увлекся.
Причем, если к президенту с лобызаниями лез нормальный человек, я тихо, но твердо предупреждал:
— Уберите руки.
И он понимал. Некоторые же не слушали, и приходилось применять свой стандартный прием.
Раньше Ельцин получал заряд энергии от общения с людьми на улице. Мне, правда, надоедало слушать в разных местах одни и те же шутки, одинаковые обещания… Но со временем вечно недовольная толпа стала раздражать шефа, и он отдал предпочтение поездкам за рубеж: беседовать с доброжелательными и сытыми людьми всегда проще.
Российские журналисты начали критиковать Ельцина за тягу к чужим берегам. Президент, готовясь к выборам, исправился. Но теперь местные власти старались не подпускать к нему недовольных. Хотя накладки случались.
В одном провинциальном городе среди отобранных заранее «благодарных» пенсионеров затесался ярый противник шефа, член компартии. Он в микрофон перечислил многочисленные претензии к президенту, к демократам и вообще к устройству жизни на Земле, а потом попросил ответить. И Борис Николаевич ответил. Причем так удачно сострил, что над этим ветераном-коммунистом начали смеяться. Эпизод описали все газеты, ответ Ельцина показали по телевидению. Но в кадр не попали реплики местного начальства. Они между собой выясняли:
