Яков Кедми - Безнадежные войны
Перед посадкой в Москве мной овладели смешанные чувства. Кроме волнения, естественного и понятного, у меня возникло уже знакомое чувство, чувство напряжения и азарта перед боем, когда уже отдан приказ «запускай моторы» – танки двинулись, и вот-вот начнется бой. Ты столько изучаешь противника, ты хорошо знаешь его, ты чувствуешь захлестывающую волну адреналина перед схваткой и с нетерпением рвешься в атаку. Меня обуревало любопытство встретиться с евреями. Я встречался с большинством активистов, прибывавших в Израиль, и горел желанием действовать вместе с ними, плечом к плечу, и дать им ту поддержку, в которой когда-то нуждался я, борясь за свой выезд, и получил его всего девятнадцать лет назад.
Самолет приземлился. Двери открылись, и я увидел взгляд советского пограничника. И вмиг все вернулось, как будто бы я никогда не покидал СССР. По дороге в гостиницу я не отрывал взгляда от улиц, по которым мы проезжали: они были такими знакомыми, хотя я и не видел их девятнадцать лет. В первые дни у меня было ощущение, что я перенесся в машине времени на двадцать лет назад. Я изменился, но люди вокруг выглядели, говорили и реагировали так же, как двадцать лет назад. Когда я смотрел на евреев и выслушивал их, мне казалось, что я вижу себя, каким бы я был, если бы не уехал. И мне стало страшно. Не потому, что они были чем-то хуже меня или ниже меня, – ни в коем случае. Просто я видел, что они упустили по сравнению с тем, что я обрел в Израиле как личность, в способности мыслить, во всех смыслах. Мне было больно, что этого они лишены, и в то же время я радовался, что мне посчастливилось избежать их судьбы. Такова была моя встреча с Советским Союзом 31 июля 1988 года, когда я опять появился в Москве, и в моей жизни начался новый этап.
Работа в Москве началась со знакомства с местностью и обстановкой, людьми и сотрудниками из голландского посольства. На следующий день мы с членами делегации поехали к зданию израильского посольства. Оказалось, что я не забыл дорогу. Я никогда раньше не водил машину по Москве и получил права только в Израиле. Мы подъехали к зданию посольства. Власти уже знали о нашем приезде.
Здание было закрытым и пустым. В волнении я подошел к закрытым воротам. Милиционер вытянулся по стойке «смирно», всячески демонстрируя готовность помочь. Изнутри вышел сторож, советский сотрудник, который все это время присматривал за зданием посольства и убирал двор. Он поприветствовал нас и открыл замок на воротах.
Волнуясь, я вошел во двор через знакомые мне ворота. Подошел к флагштоку, вспоминая о развевавшемся на нем израильском флаге, и направился к запертой двери, через которую впервые вошел в здание посольства. Поминутно на меня накатывали воспоминания о том времени, невероятно далеком, граничащем с фантазией и очень близком, как будто все было вчера. В считаные секунды юноша, прорвавшийся тогда в посольство, превратился в представителя государства Израиль, входящего в здание, как к себе домой. Эти чувства невозможно передать и невозможно забыть.
Потом мы поехали к дому, из которого я уезжал в Израиль девятнадцать лет назад. Я смотрел на окна нашей квартиры, побродил по двору, такому знакомому и, несмотря на это, чужому. Посмотрел на играющих во дворе детей и увидел в них себя, когда мне было столько же, сколько им. Как будто ничего не изменилось и через несколько минут я поднимусь домой после дворовых игр. Только деревья сильно выросли. На скамейках сидели бабушки в платочках, как и раньше, только незнакомые мне. Они с любопытством и подозрением, как и тогда, смотрели на чужого мужчину, который ходит, как лунатик, по двору, на вид – иностранец. Я вспомнил, как в школе, в далекие времена, нам велели докладывать милиции обо всех иностранцах и машинах с дипломатическими номерами, появлявшихся в нашем квартале.
Я пошел в свою школу. Я не стал заходить в здание, а направился в пришкольный сад. Увидел большие деревья – и меня охватило волнение. Мои деревья! Эти деревья я посадил в земле Москвы, в столице России, и их корни, как и мои, глубоко в этой земле, кто бы ни хозяйничал здесь, и никто, никакой режим не сможет разорвать эту связь.
Как было принято, власти предоставили в распоряжение делегации шофера-автомеханика. Его внешний вид: жесты, поведение, выправка и походка не оставляли места для сомнения, в какой системе он воспитывался и в какой организации служит. Он не особенно интересовался техобслуживанием. Видимо, у него были вещи более важные, поэтому автомобили были в жутком состоянии. Однажды вечером, когда мы сидели в гостинице, я громко сказал: «Если еще раз утром машина окажется в таком же состоянии, я выгоню этого шофера, и плевать мне, какое у него звание». И добавил: «Если они хотят приставить к нам своих людей, пусть они хотя бы работают. Мы не намерены терпеть это разгильдяйство». Коллеги посмотрели на меня с удивлением, но я еще раз повторил: «Посмотрим, как будет завтра». На следующий день парень уже ждал меня у входа в посольство. Он сказал, что проверил машину, нашел в ней пару неисправностей и починил, что мог. Однако он просит разрешения отогнать ее в гараж автосервиса, и тогда все будет в порядке. И то же самое со второй машиной. И мне волноваться не надо, все будет приведено в порядок и отремонтировано. Я с трудом удержался, чтобы не рассмеяться. Как снова оказалось, в Советском Союзе иногда очень полезно «говорить к стенке».
С голландцами быстро установились хорошие отношения. Через пару дней я сказал Мирону Гордону, что хочу изменить процедуру. Я попросил у него объявить сотрудникам голландского посольства, что они продолжат выдавать визы в соответствии с их и нашим дипломатическим статусом. Закон разрешал только голландцам ставить визы. Но только мы будем заниматься всеми, кто обращается с вопросами по поводу Израиля. Мы будем принимать у них документы, проверять их, разговаривать с этими людьми. Мы подготовим визы и печати, а голландский консул поставит подпись. Гордон подумал минуту и согласился. Мы отправились к голландскому послу и сообщили ему об этом. Он не возражал. С этого момента все, кто приходил в голландское посольство по вопросам, связанным с Израилем, сталкивался не с советскими служащими, работающими в посольстве, и не с голландцами. Они видели перед собой служащих-израильтян, главным образом сотрудников «Натива», поскольку из всей делегации в тот период только они владели русским языком. Я придавал особую важность непосредственному контакту исключительно с израильскими служащими. Через несколько месяцев второго представителя Министерства иностранных дел также сменил сотрудник консульского отдела, который занимался туристическими визами и официальными советскими делегациями, отправляющимися в Израиль.
