Антон Деникин - Крушение власти и армии. (Февраль-сентябрь 1917 г.)
Что касается Временного правительства, то отношение его к казакам было также двойственным. С одной стороны, правительство оказывало казакам все знаки внешнего внимания, и не противилось созданию на местах захватным порядком широкого самоуправления, и выборного атаманства, с другой, – стремилось изъять из подчинения выборным атаманам казачьи гарнизоны областей и ограничить компетенцию казачьей власти, ставя повсюду, для наблюдения за закономерностью ее действий, правительственных комиссаров.
Взаимоотношения казачества с местным земледельческим населением были необыкновенно сложны, – в особенности, в казачьих областях Европейской России[186]. Среди казачьих наделов были вкраплены земли крестьян – давних переселенцев (коренных), земли, находящиеся в долгосрочной аренде, на которых выросли большие поселки, наконец, земли, жалованные некогда верховной властью различным лицам, и постепенно переходившие в собственность иногородних. На почве этих взаимоотношений теперь возникла распря, начавшая принимать характер насилий и захватов. В отношении Донского войска, дававшего тон всем остальным, – Временное правительство сочло себя вынужденным обнародовать 7 апреля воззвание, в котором – подтверждая, что «права казаков на землю, как они сложились исторически, остаются неприкосновенными», вместе с тем обещало и иногороднему населению, «владение которого на землю также имеет за собою историческое право», что оно будет удовлетворено в возможной мере Учредительным собранием. Этот земельный ребус, затуманивший самое больное место казачьих чаяний, был недвусмысленно разъяснен, в половине мая, министром земледелия Черновым (на Всероссийском крестьянском съезде), который заявил, что казаки имеют большие земельные наделы, и теперь им придется поступиться частью своих земель.
В казачьих областях, между тем, шла кипучая работа в сфере самоопределения и самоуправления; печать приносила сведения неясные, сбивчивые; никто еще не слышал голоса всего казачества. Понятно поэтому то всеообщее внимание, которое сосредоточено было на собравшемся в начале июня в Петрограде Всероссийском казачьем съезде.
Казаки, учтя всю сложность своего положения, отдали дань и революции и государственности и собственным своим нуждам: ведь вопрос об угодьях самый жизненный, и сделали приятный жест по адресу Совета.
Съезд единодушно сказал:
Россия должна быть неделимой демократической республикой, с широким местным самоуправлением.
Всемерная поддержка Временному правительству, но обращается его внимание на необходимость борьбы против анархистов, большевиков и интернационалистов, и на принятие решительных мер против их пропаганды.
Неприкосновенность казачьего уклада. Но после войны – несение службы на общих основаниях.
Оставление в неотъемлемую, и неприкосновенную собственность, каждого казачьего войска, его земель и угодий со всеми недрами.
Труднее было с вопросом об отношении к Совету. Но и здесь съезд нашел выход: после обмена приветствиями, и взаимного кооптирования делегаций, после вскользь оброненной председателем фразы, что «казачество пойдет по одному пути с Советом», после неответственной речи на съезде советов терского делегата, что казачество считает Совет «истинным хозяином земли русской», – вопрос об отношении к Совету, поставленный на повестку последнего заседания, «за недостатком времени» был снят. Казачий съезд закрылся, оставив в Петрограде «Совет союза казачьих войск».
Впечатление у всех осталось неопределенное: и надежды одних, и опасения других не рассеялись.
Тем временем, по инициативе революционной демократии, началась сильнейшая агитация, с целью проведения идеи «расказачивания». Там, где казаки были вкраплены в меньшинстве, среди иногороднего или туземного населения, она имела вначале некоторый успех: так в марте круг Забайкальского войска, совместно с крестьянами и инородцами, постановила упразднить войско; в Сибирском войске вызвал большие осложнения приезд 43 делегатов, командированных с фронта распропагандированным комитетом Сибирской дивизии, – для «расказачивания», – и для общей разверстки земли между казаками и крестьянами. Но в общем, идея самоупразднения никакого успеха не имела. Наоборот, среди казачества все более усиливалось стремление ко внутренней обособленной организации и к единению всех казачьих войск. Повсюду возникли казачьи правительства, выборные атаманы, – и представительные учреждения (круги и рады), компетенция которых расширялась, – в зависимости от ослабления авторитета, – и власти Временного правительства. Во главе казачества появились такие крупные люди, как Каледин (Дон), Дутов (Оренбург), Караулов (Терек).
В областях образовалось троевластие. Атаман с правительством, комиссар, совет рабочих депутатов[188].
Роль комиссаров Временного правительства была довольно неопределенной, права и обязанности неясны. Назначение, например, комиссара в Донскую область, определено правительственным актом в таком виде: «для улаживания всяких споров, для достижения соглашений, и вообще, для правильной постановки разных местных вопросов»… Впрочем, комиссары, после кратковременной и неудачной борьбы, вскоре стушевались, и не проявляли никакой деятельности. Гораздо более серьезною – становилась борьба казачьей власти с местными советами, комитетами, опиравшимися на буйную солдатскую чернь, наводнявшую области в качестве армейских запасных батальонов, и тыловых армейских частей. Этот бич населения положительно терроризовал страну, создавая анархию в городах и станицах, производя разгромы, захват земель и предприятий, попирая всякое право, всякую власть, – и создавая невыносимые условия жизни. Бороться с этим засилием казакам было нечем – все части находились на фронте; только в Донской области, случайно, к осени 1917 года, не без сознательного попустительства Ставки, сосредоточилась одна дивизия, позднее три, при посредстве которых генерал Каледин пытался водворить порядок. Но все его мероприятия, как то занятие вооруженной силой железнодорожных узлов, важнейших копей и крупных пунктов, обеспечивавшее нормальную связь и питание центра и фронтов, – встречали не только сильнейшее противодействие со стороны советов, – и обвинение в контрреволюционности, но даже некоторую подозрительность во Временном правительстве. В то же время, кубанцы и терцы просили Дон прислать хоть несколько сотен, так как «от товарищей дышать становится невозможно».
Завязанные в первые дни революции дружественные отношения, между общерусской и казачьей революционными демократиями, вскоре порвались окончательно. «Казачий социализм» оказался явлением настолько самодовлеющим, замкнутым в своих сословно-корпоративных рамках, что не укладывался в общепринятой идеологии учения, хотя казачьи представители его носили те же установленные названия – соц.-револ. и соц.-демокр.; при этом в Донском круге, например, при большинстве кадет, было солидное представительство социал-революционеров[189], а в Кубанской раде, – преобладание социал-революционеров и социал-демократов. Главная масса выборного казачества – преимущественно степенные «старики» (молодежь – вся на фронте) не отличалась особенно ни общим, ни политическим развитием, и не принадлежала, конечно, ни к каким партиям, смотрела на вещи с чисто прикладной казачьей точки зрения, и умеряла до некоторой степени политические увлечения своих верхов.
Советы придали идее «расказачения» внешние формы как будто объективные: они стремились к объединению всех русских губерний в административном устройстве (советском), казаки же – к обособлению и чисто казачьему самоуправлению; советы требовали проведения общеземского демократического положения, казаки не желали поступаться своими учреждениями; советы настаивали на уравнении земельных наделов между казаками и крестьянами, казаки всеми силами защищали свое право собственности, и распоряжения казачьими землями, основывая его на исторических заслугах своих, в качестве завоевателей, охранителей и колонизаторов бывших рубежей русской земли.
Организация общего областного управления не удалась. Началась внутренняя борьба.
На почве этой возникли два явления: первое – тяжелая атмосфера отчужденности и вражды между казачьим и иногородним населением, принимавшая иногда, впоследствии – в быстро менявшихся этапах гражданской войны, – чудовищные формы взаимного истребления – когда власть переходила из рук в руки. При этом, обыкновенно, та или другая половина населения крупнейших казачьих областей, устранялась вовсе от участия в строительстве и хозяйстве края[190]. Второе – так называемый казачий сепаратизм или самостийность.
