Вольдемар Балязин - Русско-Прусские хроники

Из чего все мы сразу же поняли, что симпатии нашего короля на стороне Зигфрида.

Однако так как Московиты в прошлом часто трепали пруссаков, его величество благоразумно не ввязался в конфликт, решив быть от огня подальше.

А надобно вам сказать, мои любезные и благочестивые читатели, что Московией тогда правил очередной татарский хан по имени Тенгиз-Булат[43]. О нем говорили, что он превзошел жестокостью, коварством и воинственностью Атиллу, Тамерлана и Чингиз-хана, вместе взятых.

Знаменитый астролог Нострадамус предрек его появление, написав: «И придет с Востока зверь. И будет имя у него дважды звериное». Астрологи-толкователи объяснили это так: «Тенгиз — первое его имя, дано ему в честь Чингиза, а второе его имя — Булат, дано в честь Тамерлана, ибо известно, что имя Тамерлан означает „Железный хромец“».

Тенгиз-Булат хромым не был, но говорили, что одна его рука еще в детстве высохла.

Зигфрид завоевал почти всю Польшу, отдав ее восточную часть Тенгиз-Булату. Кроме того, он пообещал отдать татарину еще и Великое княжество Литовское, которое издавна было в унии с Польшей, а заодно и три соседних княжества — Курляндию, Лифляндию и Эстляндию. Но мы тогда этого не знали, так как сговор Тенгиз-Булата с Берксерьером, подписанный ими не то в старой столице Татарии городе Сарае на реке Итиль, не то в новой Ставке в городе Москау, на реке того же названия, был доведен до папского нунция в Берлине лишь на одну четверть, в которой говорились только общие слова — о любви и дружбе, а три четверти сговора оставались в секрете, и никто не знал, что Бранденбургский маркграф отдал татарину христианские земли Курляндии, Лифляндии и Эстляндии.

И мы, хотя и жили в страхе, но война непосредственно нас пока не касалась: «Черные ландскнехты» и тумены Тенгиз-Булата громили Польшу, а наш трусливый король боялся не только помочь полякам, но и даже не пускал их беженцев на свои земли.

И все же война была рядом с нами, и таким образом мы, в Пруссии, оказались как бы меж двух огней — с востока на нас нацелились ятаганы воинов Тенгиз-Булата, а с юга и запада стояли лагерями головорезы Зигфрида Берксерьера.

Однако Одержимый не ограничился тем, что присоединил к Бранденбургу Польшу. Вслед за тем он разгромил драбантов королевства Нидерландов, Фландрии, Великого Герцогства Люксембург, Брабанта и ворвался во владения французского короля — Эльзас и Бургундию, а через месяц после начала похода вышел к Парижу, а перед тем побил и британцев, которые стали наконец помогать бургундцам и эльзасцам, и заодно с ними побил и войска французского короля и последние отряды драбантов из Фландрии. Фельдмаршалы Одержимого неожиданно появились перед ними и окружили их. Закованные в латы кавалергарды, драгуны и конные гренадеры согнали в кучу волонтеров союзников, прижали их к береговым дюнам — место сражения из-за этого и называлось Дюн-Керк, — и союзники хотя и бились отчаянно, но вынуждены были сесть в лодки и отправиться восвояси — за море, во владения Английского короля.

А надо сказать, что волонтеров было много, а кораблей — совсем мало. И союзники воспользовались помощью местных рыбаков, и эти добрые люди дали им свои шхуны, карбасы и простые лодки, и на них союзные волонтеры под парусами и на веслах отправились через пролив Ла-Манш в гавань Дувр, что находится на южном берегу Англии.

И вот здесь-то Берксерьер проявил такое коварство и такую дьявольскую хитрость, равной которой не было никогда в истории войн.

Он сделал вид, что у него нет кораблей, чтобы преследовать беглецов в море, и демонстративно повернул все свои войска от Дюн-Керка на юго-запад, к Парижу.

А вместе с тем несколько рыбацких шхун под флагами Фландрии, Франции и Англии пристроились к уходившей флотилии союзников и плыли вместе с ними к Дувру.

Однако никто не знал, что в каждой из этих шхун, начиненных порохом и горючей смесью, команды состояли из фанатиков-ассасинов, членов мухаммеданского «Ордена Неоисмаилитов-низаритов». В этот Орден набирали мальчиков, и вместе с молоком давали им всякие наркотики[44] — гашиш, опиум, анашу и прочие снадобья, от которых они некоторое время жили как бы во сне.

Однако когда им не давали наркотиков, то жизнь их была аскетичной, и суровой — их плохо кормили, почти не давали спать, заставляли все время тяжко работать и подолгу молиться Аллаху. И не только не давали наркотики, но и за малейшее ослушание сажали на цепь и били палками. А высшей наградой за беспрекословное послушание была для ассасина хорошая доза гашиша или анаши. И, накурившись этой мерзости, они видели сладкие сны, а проснувшись, вновь оказывались в суровой действительности. Когда ассасины становились юношами, они превращались в религиозных фанатиков и неизлечимых наркоманов. И тогда их приводили в прекрасный сад, где было много фруктов, певчих птиц, ярких цветов, прелестнейших молодых женщин, и оставляли на неделю, удовлетворяя все их желания. А потом опять усыпляли наркотиками и спящих приносили в замок Аламут, где они жили как затворники все годы, пока не попадали в сад удовольствий. И проснувшись в замке-тюрьме Аламут, юноши спрашивали своих наставников: «Скажите мне, о мудрейший из наставников, где я был и что со мной было, и буду ли я снова там, где я был?»

И наставник, впервые в жизни обращаясь к юноше ласково, говорил: «О, сын мой, истинно говорю тебе — ты был в Раю. И если захочешь, то снова будешь там, и уже навечно». И юноша спрашивал: «Что должен я сделать, о мудрейший из наставников, чтобы снова оказаться в Раю?» И наставник протягивал ему остро отточенный кинжал и говорил: «Иди в Багдад, или в Каир, или в любой другой город, где жил неугодный ассасинам противник, и убей того, кого я тебе укажу». И называл имя. И объяснял дальше шестнадцатилетнему наркоману-фанатику, к тому же обманутому столь тонко и хитро, что если даже его после того, как он убьет названного ему человека и самого убьют самым жестоким образом — изжарят живьем и скормят голодным свиньям, — а что может быть мучительней и позорней для мухаммеданина? — то после этих в общем-то непродолжительных мучений он сразу же попадет в Рай и теперь уж навечно.

…Юные ассасины верили во все сказанное непоколебимо. И когда после того как они выполняли свое секретное спецзадание — теракт или еще что-либо подобное — поджог дома или отравление воды в бассейне султанского сераля[45], отчего враз умирало несколько жен владыки и их после этого жарили на медленном огне, то они радостно хохотали, ибо знали, что их ждет дальше.

Все, наблюдавшие казнь, осуждающе покачивали головами и, приставив указательный палец левой или правой руки к собственному виску, чуть-чуть вращали его[46]. Ассасин, если видел это, хохотал еще сильнее, ибо их всех почитал сумасшедшими, а себя самым из них разумным и счастливым, ибо их еще много лет ждало жалкое прозябание, а он через два-три часа после этой довольно болезненной процедуры оказывался там, где им, скорее всего, вообще никогда не бывать. И потому умирал счастливым, как всякий человек, который, прожив невыносимую, ужасную жизнь, умирая, верит в то, что его ждет Царствие Небесное[47].