Ирина Гуро - Ранний свет зимою

Вся камера на ногах. Что слышно на воле?

Любарев снял и аккуратно сложил пальто, под которым оказалась черная сатиновая косоворотка. Водрузив на переносицу пенсне, он присел на нары в привычной позе, заложив ногу за ногу, и заговорил своим резким, с трудом приглушаемым голосом:

— Можно посадить за решетку сотни людей и тысячи послать в ледяные тюрьмы Якутии, в далекую Сибирь. Но нельзя отнять у народа пройденный им путь, нельзя отобрать накопленный им политический опыт. Можно до хрипоты болтать о легальной борьбе, до одури греметь погремушками конституционных иллюзий, но невозможно истребить в передовом классе сознание своей силы. Главная задача — довести до конца демократический переворот в России Вооруженное восстание — вопрос ближайшего будущего… — Любарев обрушивается на кадетов. — «Партия народной свободы»! Ха! Политический маскарад! Да это ж волки в овечьей шкуре, им лишь бы закрепить за собой положение лидера в революции!..

В преддверии IV съезда в партии идет обсуждение большевистской платформы. Объединение с меньшевиками — дело решенное: борьба с царизмом требует единства сил Ленин высказался за объединение, но, объединяясь, надо сохранить свое лицо, показать рабочим, чего хотят большевики.

И прежде всего: как они смотрят на положение дел сегодня? Утихла ли революционная гроза?

Эхо последних выстрелов замерло в переулках городских окраин. Разобраны баррикады, давно заменены разбитые стекла окон. Блюстители порядка с внушительными смит-вессонами на боку топчут смазными сапогами камни мостовой, недавно политые кровью рабочих.

В деревне рыщут урядники, усилена охрана помещичьих имений, сахарных и винокуренных заводов. Воцарилась страшная, зыбкая, непрочная тишина.

И теперь, побывав посланцем партии и в Одессе, и в Туле, и в Костроме, и в Нижнем Новгороде, и в Ярославле, Миней понимает, что это затишье перед новой бурей.

Его возмущает распространенное среди меньшевиков пренебрежительное отношение к вооружению рабочих. С горечью он вспоминает недавние дни, когда тысячи рабочих гибли на улицах, не имея оружия.

Адвокат Моисеенко вступает в спор с Минеем, но здесь, в камере, — большинство рабочих, и они горячо поддерживают Минея.

Шум не утихает, пока не открывается дверь камеры и не раздается окрик:

— Прек-р-р-ратить!..

Разговор понижается на полтона, но долго еще не смолкает.

Главная задача Минея и его товарищей сейчас — бежать. («Скорее, скорее!» — торопит внутренний голос.) Бежать из Сущевского арестного дома, собственно говоря, не столь уж недостижимое дело.

И снова вспоминает Миней: когда-то побег он считал увлекательным приключением; сегодня — это серьезное предприятие, срыв которого равен глупейшему провалу на воле.

Глухая стенка камеры выходит на пустынную улицу. Надо разобрать стенку.

Адвокат Моисеенко безнадежно машет рукой:

— Что вы? Шутка ли — разломать стену?

Сормович Лопатин снисходительно говорит:

— Эх вы, книжники! Сложить стенку — невелика хитрость. А уж разломать — чего мудреного!

— Без инструментов? Голыми руками? — удивляется Моисеенко.

— Зачем «без»? С инструментами.

— Где ж их взять?

— У тюремщиков.

В тюремных мастерских работают Лопатин и еще один слесарь-питерец. Каждый из них приносит в камеру по ломику и кирке.

Работа двигается медленно. Шум ее заглушают разговорами и песнями. Известку и кирпичи выносят в параше дежурные по камере.

Побег назначен в ночь под пасху. В эту ночь дежурит пожилой надзиратель, прозванный за крошечный красный носик «Клюквой». Для Клюквы спасение души важнее успехов по службе. Страсть к алкоголю и приверженность к церкви мирно уживаются в его душе.

Арестанты усердно угощают Клюкву полученным в передаче вином и уговаривают отпроситься к заутрене у старшего по корпусу.

Пасха в 1906 году ранняя. Ночью ударил легкий морозец. В пролом стены на пустынную улицу выбираются 13 человек и тут же расходятся в разные стороны. Миней и Любарев переходят дорогу и толкают калитку какого-то двора, прилегающего к приземистому особняку с темными окнами. Двор обширен, и кажется, — что очень важно, — во дворе нет собак.

Похрустывают сухие веточки под калошами, удивительно чист только что выпавший, нетронутый снег и небо не очень темное, с тонким ломтиком месяца, — все это, кажется, и есть свобода!

Но надо поскорее выбраться из незнакомого двора. Они пересекают его по прямой и, не найдя выхода на параллельную улицу, мгновенно решают перемахнуть через забор. Не оглядевшись, спрыгивают чуть не на головы трех стариков, мирно покуривающих под оградой. Это — ночные сторожа. С величайшим изумлением взирают они на двух весьма прилично одетых господ, только что весьма резво взявших барьер. На спор, что ли?

Миней в полной мере оценивает создавшееся положение. Он сдвигает шляпу на затылок и нетвердыми шагами приближается к сторожам.

— Христос воскресе!.. — Миней делает такое движение, словно готов обнять всех троих, но неведомая сила кидает его на забор.

— Вы чего т-так г-глядите? А может, мы не желаем через ворота… М-может, мы желаем через забор… — выдавливает он из себя.

— И-м-менно, — басит Любарев и громко икает. Затем величественным жестом достает из кармана трешку и подает старику с самокруткой в руке: — На проп-пой! Всем шестерым!..

— Покорнейше благодарим, — говорят сторожа и долго смотрят, как друзья, обнявшись и выписывая вензеля, медленно удаляются.

— «Гай-да тройка!» — негромко запевает Любарев, и обоим слышно, как один из сторожей произносит задумчиво:

— «Шестерым», говорит… Это, значит, в глазах у барина того…

— Двоится, — зевая определяет второй.

У Страстного бульвара друзья расстаются. Любарев барским жестом подзывает извозчика и приказывает поднять кожух пролетки. Миней же теряется в людском потоке, хлынувшем из монастыря.

Над городом плывут торжественные и, как Минею кажется, радостные звуки пасхального благовеста. Они еще не смолкли, когда он дергает ручку звонка у двери солидного купеческого дома в Зарядье. Квартира «крепкая», вне подозрений и, помимо всего, условный знак благополучия: горшок герани на своем месте — на подоконнике.

Начальник Московского охранного отделения доносит департаменту полиции:

«Вследствие телеграммы директора департамента полиции от 3 сего апреля… уведомляю, что расследованием по делу побега… из Сущевского полицейского дома политических арестованных выясняется виновность в содействии побега служителя Волкова, бывшего дежурным при камерах заключенных, отпустившего к заутрене поддежурного…