Александр Нильский - Закулисная хроника

— Это вызвано скандалом, случившимся в Большом театре. Вы ведь знаете, что там наделала строптивая портниха?

— Как не знать, — знаю, очень хорошо знаю… Но только по-моему это не резонно, подобное объявление ни к селу, ни к городу. Ведь бьют-то свои своих, за что же посторонних-то не пускать?

Покойный актер Вас. Ник. Андреев-Бурлак рассказывал мне, как однажды Островский делал ему выговор за одну актрису, дочь известного литератора П., служившую под режиссерством и распорядительством Бурлака в частном Пушкинском театре [36]. Следует заметить, что эта барышня не обладала ни красотой, ни дарованием, и к довершению всего была лишена ясного произношения.

— Как же вам не стыдно, Василий Николаевич, обижать талантливую и милую девицу, да еще к тому же дочь известного и уважаемого литератора? — сказал недовольным тоном Островский. — Мне родитель ее на вас жаловался, и это меня сильно тронуло. Вы буквально ничего не даете ей играть.

— Право, я в этом так мало виноват, — начал защищаться Андреев-Бурлак. — В новых пьесах она не появляется по желанию авторов, которые ни за что не хотят назначить ей роли, благодаря ее недостаткам, а старые пьесы, в которых она могла бы играть, не дают сборов, да и времени нет для репетирования их.

— Что за вздор! У нее нет никаких недостатков…

— А некрасивая наружность? А картавость?

— Все-таки, если бы вы захотели, так могли бы из уважения к ее отцу дать ей возможность хоть изредка фигурировать на сцене. Кроме того, по-моему, она не без дарования, даже с огоньком, да и собой премиленькая…

— Затем разговор перешел на другие вопросы. Перед самым уходом Бурлака Островский спросил:

— Ну, что новенького в театре?

— Да вот намереваемся поставить вашу драму «Бесприданница». Не угодно ли будет пожаловать к нам на репетицию и на представление.

— С удовольствием. Мне, признаться, давно желалось, чтобы вы поставили ее у себя. А кто будет играть Ларису? На нее нужна хорошая исполнительница, — это сложная роль.

— Да вот кстати: можно будет поручить ее дочери П.

Островский, позабыв недавние свои упреки Бурлаку, вдруг нервно стал пожимать плечами и сердито воскликнул:

— Да что это вдруг с вами сделалось? С ума сошли, что ли? Как же можно такую ответственную роль поручать П-й! Она хоть и дочь уважаемого литератора, но физиономия-то ее какова? Да еще и картавая… Если вы действительно намерены отдать ей Ларису, так я не только не приеду, но убедительно прошу вас и вовсе не ставить моей драмы…

Так Александр Николаевич был не тверд в своих убеждениях.

XXXVI

Чтец А. С. Полонский. — Склонность к трагизму. — Концерт Манжана в Михайловском театре. — Переложение монолога Чацкого на Полонского.

Недолгое время служил в труппе Александринского театра известный всему Петербургу чтец Александр Сергеевич Полонский. Одно время он был в моде и пользовался значительным успехом, как декламатор. Не было такой эстрады или частной сцены в столице, где бы Полонский не появлялся. Это был непременный участник всевозможных концертов, даже таких, которые устраивались в Императорском театре. Благодаря этому, он был знаком и дружен почти со всем театральным миром еще задолго до своего поступления в дирекцию.

Собою он был видный, высокий, статный; имел склонность к трагическому репертуару и потому для чтения выбирал стихотворения исключительно мрачного характера. В обыкновенном разговоре он любил пустить драматическую нотку. Излюбленными его поговорками были две: «Бродяга!» и «Что вы шутите!». Александр Сергеевич всегда произносил их патетически, выразительно и с пафосом.

Его поступлению на сцену предшествовали многие препятствия, несмотря на очень влиятельное протежирование тогдашнего градоначальника Ф. Ф. Трепова, который питал к Полонскому большую благосклонность. Он за него неотступно ходатайствовал в дирекции, и, конечно, просьба Федора Федоровича не могла быть не уважена, хотя начальник репертуара П. С. Федоров высказывался всегда против принятия в состав драматической труппы этого артиста.

Много перестрадал Александр Сергеевич прежде, чем окончательно сделался императорским актером. Ему были обещаны дебюты, он торжествовал, радовался, надеялся, но одно неприятное происшествие чуть было не разбило всех его иллюзий, замыслов и расчетов. Дебюты задержались, и едва он их совсем не лишился.

Неприятное происшествие, имевшее такое серьезное влияние на его карьеру, заключалось в следующем. Великим постом в Михайловском театре каждогодно устраивался концерт в пользу капельмейстера французской труппы Манжана, который пригласил к участию Полонского, вскоре долженствовавшего фигурировать в качестве дебютанта на Александринской сцене.

В день концерта, утром, является Александр Сергеевич в театрально литературный комитет, в котором я тогда состоял членом, и, вызвав таинственно меня в приемную, попросил представить для немедленного разрешения на предмет чтения в концерте два довольно известных стихотворения. Принимая от него тетрадь, я осведомился, были ли эти стихи в главной цензуре, без предварительного пропуска которой мы не могли давать никаких разрешений.

— Были, они разрешены там давно, даже без исключений… У меня имеется цензурный экземпляр, да я забыл его прихватить с собой.

Поверив ему, я отнес стихи в комитет и передал просьбу Полонского. Сочлены согласились прослушать их сейчас же. Я прочел, и никто не нашел в них ничего подозрительного. Последовало разрешение. Полонский остался очень доволен скорым исходом и скрылся.

Вечером же, как мне передавали, он придал такое выражение читанным стихотворениям, прочел их таким тоном, что произвел ими эффект совершенно неожиданный и крайне рискованный. В креслах, недалеко от цензора, сидел министр внутренних дел, A. Е. Тимашев, который обратил внимание на чтеца и спросил соседа:

— Кто из вас пропустил эти стихи?

— Только не я…

— Впрочем, они, может быть, и не были у вас…

— Я сию минуту пройду на сцену и разузнаю.

— Потрудитесь.

Таким образом дело приняло опасный оборот. Цензор после беседы с декламатором донес министру, что действительно стихи не цензурованы.

Поднялись неприятности. На бедного Полонского посыпался град тяжких обвинений, его чуть не величали преступником. П. С. Федоров выходил из себя, кричал, ругался и объявил решительно, что проштрафившемуся будущему дебютанту не только не бывать на казенной сцене, но ему будет запрещено выходить чтецом даже и на частных. Александр Сергеевич был в отчаянии, однако через некоторое, непродолжительное время дело это благополучно уладилось, и он дебютировал, хотя позже, чем первоначально было назначено.