Клод Роке - Брейгель, или Мастерская сновидений

Выписывая с явным удовольствием яркий плащ цыгана, широкополую «китайскую» шляпу его жены (мы не видим лица женщины — только эту огромную соломенную шляпу и шерстяную белую с красными полосами накидку, да еще ребенка у нее на руках, который подносит ко рту кусок хлеба, одновременно высматривая, кто идет по дороге); изображая этот букет лиц, очень близких нам и разнообразных, как само человечество, Брейгель вслушивался в слова и ответы Иоанна Крестителя. Пророк требовал немногого: чтобы солдаты занимались только войной, чтобы они воздерживались от грабежа, от жестокого обращения с крестьянами. И Брейгель рисует лицо Христа — малозаметное в толпе, хотя оно и находится в самом центре картины, — придавая ему черты фамильного сходства с Иоанном, который еще прежде, чем впервые увидал Иисуса, своего двоюродного брата, возвестил его скорое появление. Иисус одет в длинную серую рубаху — как те, что собираются принять крещение в реке; как те, кого отправляют на костер. Брейгель обозначил — немногими скупыми мазками — и сам обряд крещения. А что это за пейзаж, церкви, горы на горизонте? Иудея ли это? Или Шельда, устремляющаяся к Антверпену, или Маас, текущий по равнинной Фландрии? Эта река — река времени. Где бы она ни находилась, в ней плещет вода Иордана.

Сейчас Иисус пребывает в одиночестве. Он удалился в пустыню. Здесь, насколько хватает глаз, не увидишь ничего кроме песка и сверкающих ржаво-красных камней; песок — рыжий, словно шкура шакала, или белесый; небо — белое, солнце — как разверстая рана. По ночам к тебе приближаются дикие звери. Ни ручейка в скалах, ни куска хлеба в мешке. Только рубаха прикрывает тело, дрожащее от усталости и голода. Удача еще, что время от времени попадается камень, на который можно опереться спиной. Нужно бодрствовать, молиться, предаваться посту. Сорок дней и сорок ночей. По дню за каждый год, который евреи провели в пустыне — после того как освободились от власти фараона, от губительного египетского ярма. На этот раз речь идет о том, чтобы освободить все человечество от любых форм рабства. Иисус спускается в высохший колодец одиночества. Бог воплотился в человека и пришел на землю; теперь Он должен познать всю полноту одиночества, которое может испытать человек, доведенный до такой крайности, что перестает ощущать даже нить, связующую его с Богом. Когда на сороковой день Иисус настолько ослабевает от голода, что уже не может стоять на ногах, к Нему подходит демон. Это не тот демон, каких мы привыкли видеть на картинах; это также и не тень; это — мысль. Демон принял форму мысли. И он говорит этому исхудавшему человеку, который лежит на камнях: «Если Ты Сын Божий, скажи, чтобы камни сии сделались хлебами». Аскет настолько ослаб и у него так сильно болит голова, что он вполне мог бы усомниться в своем божественном сыновстве. Разве Бог безумец, чтобы добровольно навлечь на Себя такую беду, чтобы страдать от голода, как страдают все сотворенные существа? Или он так жесток, чтобы покинуть собственного сына, терзаемого огнем полуденного солнца? Однако Иисус находит в себе силы ответить: «Написано: не хлебом одним будет жить человек, но всяким словом, исходящим из уст Божиих». Тогда демон переносит его на крыло Иерусалимского храма и соблазняет: «Если Ты Сын Божий, бросься вниз; ибо написано: „Ангелам Своим заповедает о Тебе сохранить Тебя; и на руках понесут Тебя, да не преткнешься о камень ногою Твоею“». Но Иисус возражает: «Написано также: „Не искушай Господа Бога твоего“». Тогда демон, этот дух мрака, отец лжи, убийца из убийц, возводит Христа на высокую гору. Он показывает Ему всю землю вплоть до самого горизонта. Разворачивает перед ним всю ткань земли, расшитую узорами границ. И художник ощущает себя призванным изобразить именно этот момент. Вот Христос стоит рядом с черной тенью, которая оперлась рукой о парапет стены. Эта гора есть не что иное, как древний Вавилон. Она выше всех гор Палестины и других стран. Это — гора человеческого духа и мастерства. Она — мир, и она же властвует над миром. Иисус видит пахарей на полях; лодку на реке; корабли Тира и Сидона, курсирующие по морю; виноградные грозди деревень; города, вызолоченные солнцем. Большая река пересекает этот пейзаж. Корова, наклонив морду, жует траву. Это — любая страна, какова она есть сейчас, в наши дни, и какой будет во все грядущие времена (похожая на книгу с переворачивающимися листами); но это — и весь мир, каким он будет до скончания времен, ведь шумливые белопенные века похожи друг на друга, словно морские волны. Тень говорит: «Все это дам Тебе, если падши поклонишься мне». Но Иисус отвечает: «Отойди от Меня, сатана; ибо написано: Господу Богу твоему поклоняйся и Ему одному служи». Тогда, как сказано в Евангелии,[104] «оставляет Его диавол, — и се, Ангелы приступили и служили Ему». Отваживался ли хоть один художник изобразить это пиршество Христа в пустыне — пиршество, на котором Христу прислуживают ангелы, а Он наслаждается прохладной тенью их крыл? Его будто вновь окружают снега Вифлеема, и ангельское пение мерцает в звездной ночи. Он — среди ангелов и диких зверей.

Сейчас существует и некая деревня во Фландрии или в Иудее. Крыши трещат под тяжестью снега. Слепящая белизна полей. Кажется, что зима никогда не кончится, что мы навсегда останемся пленниками царства льда. И тем не менее надо продолжать жить. Ирод приказал провести перепись населения. Каждый должен явиться в родную деревню или в город своего отца. Если кому-то придется идти через горы — тем хуже для него. О том, чтобы подождать с этим мероприятием до весны, не может быть и речи. В самые жестокие морозы нужно тащиться куда-то, чтобы внести свое имя в учетную книгу и заплатить подать. А если в пути нападут грабители? Чиновников, которые ждут вас в гостинице, протянув ноги к жаровне с горячими углями, подобные обстоятельства не интересуют.

Вифлеемская гостиница, где обосновались сборщики подати, занимает почти всю левую часть картины. Мы видим ее с высоты — как и весь пейзаж, людей и телеги в снегу, крепостную стену с потерной, развалины башни рядом с какой-то проломленной крышей, которую хозяин так и не удосужился починить. Гостиница называется «Зеленая корона»: припорошенная снегом корона из листьев подвешена к колышку, вбитому над входом. Маленькая группа людей терпеливо ждет своей очереди. Они жмутся друг к другу, чтобы было теплее. Солдат-алебардщик в красной шляпе прислонился спиной к высокому дереву (сквозь голые черные ветви, которые кажутся мертвыми, видно пунцовое солнце, опускающееся за линию горизонта). Петух и две курицы между большой лоханью и телегой с выбеленными пургой бочками склевывают со снега корм. Рядом кто-то пересчитывает разложенные на скамье монеты. Слуга из гостиницы режет свинью: женщина подставляет сковороду под струю крови, а на месте, куда упадет животное, заранее разбросали хворост. Гостиница стоит у реки, которая сейчас покрыта льдом и имеет зеленоватый оттенок. На другом берегу — еще одна деревня и церковь из розового кирпича. Рядом с гостиницей застряла во льду большая баржа, белая от снега. Крестьяне, нагруженные мешками, под тяжестью которых подгибаются их колени, опираясь на палки, пересекают замерзшую реку; кто-то тянет санки с большой бочкой, его товарищ подталкивает их сзади. Весной станет легче — мы будем возить свои пожитки на барже. В верхнем левом углу гостиничного фасада, под крышей, с которой свисают сосульки, прикреплена доска с эмблемой Кесаря — двуглавым черным орлом на красном фоне. А прямо под зеленой короной — большой и крепкий деревянный крест, часть оконного переплета.