Теодор Гладков - Джон Рид

Джек не мог больше позволить себе оставаться вне борьбы и одного дня.

Перед отъездом он в последний раз побывал у Ленина. Разговор зашел о «Десяти днях». Ленин уже прочел книгу в американском издании. И Рид почувствовал, что отношение Ленина к нему и до того хорошее стало еще более теплым. Тому могла быть только одна причина: книга понравилась. Рид был счастлив.

Крупская разделяла мнение мужа. И это тоже радовало. Обычно сдержанная в оценках, Надежда Константиновна на сей раз не скупилась на похвалу.

— Кажется почти чудом, — сказала она в присутствии Джека, — что иностранец мог написать книгу, которая с поистине волшебной силой передала самый дух революции…

Как-то еще раньше Рид в разговоре сказал Владимиру Ильичу, что небольшое предисловие, написанное — руководителем большевиков, могло бы во много раз повысить интерес к книге в передовых кругах Америки, в первую очередь среди рабочих. Ленин тогда ничего не ответил: видимо, не хотел давать поспешного обещания. Но теперь он сам вручил онемевшему от радости Риду листок бумаги, исписанный характерным стремительным почерком:

— Это вам. Для американских товарищей.

Джек развернул листок, но от волнения не мог различить ни строчки. Махнув рукой, он бережно сложил драгоценную бумагу, спрятал в бумажник и, блаженно улыбаясь, только повторял по-русски:

— Спасибо, спасибо… спасибо…

Дома, аккуратно расправив листок, Рид прочитал при тусклом свете керосиновой лампы строки, придавшие отныне его книге крылья:

«Прочитав с громаднейшим интересом и неослабевающим вниманием книгу Джона Рида: «Десять дней, которые потрясли весь мир», я от всей души рекомендую это сочинение рабочим всех стран. Эту книгу я желал бы видеть распространенной в миллионах экземпляров и переведенной на все языки, так как она дает правдивое и необыкновенно живо написанное изложение событий, столь важных для понимания того, что такое пролетарская революция, что такое диктатура пролетариата. Эти вопросы подвергаются в настоящее время широкому обсуждению, но прежде чем принять или отвергнуть эти идеи, необходимо понять все значение принимаемого решения. Книга Джона Рида, без сомнения, поможет выяснить этот вопрос, который является основной проблемой мирового рабочего движения.

Н. Ленин».

Несколько раз по слогам перечитал страницу[28], вдумываясь в каждое слово. Понял, что в эту ночь уже не уснет. Накинул на плечи тужурку, обмотал шею шарфом и шагнул, стараясь не скрипеть половицами, в морозную московскую ночь…

…Как же все это произошло? Он сам ошибся в чем-то или предательство? Вспомнил коротенького человечка на сходнях судна, зябко кутавшегося в брезентовый плащ. Похоже, что позже именно его он видел в коридоре полицейского управления в Або. Может быть, обознался? А если нет? Что может знать о нем этот человек? Впрочем, финской полиции и так все ясно. В первый момент после того, как его схватили в трюме корабля, идущего в Швецию, он еще надеялся, что удастся сохранить инкогнито. Но бумаги, все бумаги тоже попали им в руки: личные документы, морская книжка на имя Джима Вормли, печатные материалы Коминтерна, записные книжки, немного денег — их ему собрали американцы, находившиеся в Москве.

— Вы Джон Рид, американский журналист и коммунист, — безапелляционно заявил полицейский офицер на первом же допросе.

Потом — тюремная камера. Сырые, холодные стены в мокрых потеках, грязный цементный пол, мутное окошко высоко под потолком, железная койка. Вместо стены в коридор — решетка. Тюрьма — гибрид российского каменного мешка с американской железной клеткой.

Что-то будет дальше?..

А было — вначале неудачная попытка пробраться через Латвию. Он ехал в теплушке. Прямо на полу, подложив железный лист, жгли костер. Видел на станциях умирающих от тифа и трупы замерзших красноармейцев. Потом, когда поезд стал окончательно, несколько километров шел пешком. Пройти через линию фронта не удалось. Тогда-то и решил попытаться уйти морем в Швецию. И вот арест в Або и эти три стены… Заключенный № 42.

Потом начались непонятные вещи. Его держали в камере, не вызывая ни на какие допросы. По-видимому, они просто не знали, что с ним делать. Обвинение предъявили на первых порах нелепое и чепуховое — в контрабанде. Скорее всего они ждали инструкций от американского правительства. Но из США никаких инструкций не поступало. Деятели Госдепартамента играли в хитрую игру, прикидываясь, что ничего не знают об аресте в Финляндии американского гражданина Джона Сайласа Рида.

Безусловно, одного-единственного заявления посла США было бы достаточно, чтобы финские белогвардейцы немедленно освободили Рида. Но в Вашингтоне никто не был заинтересован, чтобы этот бунтарь и коммунист когда-либо смог вернуться в Америку. Там откровенно рассчитывали, что маннергеймовцы расправятся с ним таким же образом, как расправлялись с рабочими Гельсингфорса. Разумеется, Госдепартамент не мог дать финским властям такого прямого указания и рассчитывал на их догадливость. А они как раз оказались недогадливыми — вернее, слишком нерешительными — и тоже выжидали.

В этом выжидании был определенный расчет: Рид таял с каждым часом. Его содержали в отвратительных, антисанитарных условиях, кормили одной только сырой соленой рыбой. Для него, тяжелого почечного больного, эта пища была ядом. Уже через неделю у него начались мучительные боли, тело покрылось язвами и гнойниками, суставы распухли. Потом Джек обнаружил, что у него шатаются все зубы во рту.

Стало ясно: расстреливать его не будут, судить тоже. Просто-напросто дадут умереть «своей смертью». Понял он также, что ждать этого момента не слишком долго.

Рид знал уже особенность своего характера, он волновался лишь в ожидании опасности, но никогда не пасовал, когда встречал ее лицом к лицу.

Что же, надо играть теми картами, какие выпали при раскладе. Рассчитывать на козырного туза в колоде не приходилось.

В начале марта к нему смог прорваться первый посетитель — известная финская либеральная деятельница Айна Мальмберг.

— Что я могу сделать для вас, Рид? — спросила она.

— Сообщите репортерам о моем аресте.

Айно так и сделала. Через несколько дней американские газеты сообщили об этом в утренних выпусках. Друзья узнали о его судьбе, но Госдепартамент с иезуитским лицемерием опроверг это сообщение.

Тогда Рид рискнул на фантастически изобретательный шаг. И через ту же Айно Мальмберг за океан отправилась новая телеграмма.

10 апреля 1920 года американские газеты поместили ее на первых полосах как сенсацию: «Джон Рид казнен в финской тюрьме!»