Эдуард Геворкян - Цезарь

Сенатор Публий Ватиний был известным… мошенником, что, впрочем, не умаляло важности его услуг Цезарю. Став трибуном, он тут же предложил объединить Иллирию и Цизальпинскую Галлию. А поскольку наместник Метелл Целер, посланный ею управлять, внезапно помер в дороге, то к ним присоединили и Трансальпийскую Галлию. И Цезаря наделили особыми полномочиями сроком на пять лет, что было делом неслыханным — на такой срок наместникам на кормление провинции, да в таком количестве, никогда не отдавались. Мало того, Цезарю предоставлялось право вести военные действия на Балканах или в Галлии и в его распоряжение поступали четыре легиона.

Кроме того, для обеспечения надежного тыла Цезарь начинает зачистку наиболее серьезных противников. Во время судебного процесса над бывшим консулом и наместником Македонии Гаем Антонием, обвиненным в вымогательстве — традиционном промысле любого наместника, — Цицерон имел неосторожность выступить с нападками на триумвират. Реакция последовала незамедлительно.

Клодий давно уже пытался сменить свое патрицианство на плебейство, что при его популярности в низах открывало перспективы в трибунате. Должность эта, как мы помним, для патрициев была недоступной, а переход из сословия в сословие — процедурой непростой. Но в тот же день после того, как Цицерон обрушился на триумвират, Цезарь в качестве верховного понтифика проводит церемонию усыновления Клодия плебеем. А для того чтобы все поняли знаковость этого события, на усыновлении злейшего врага Цицерона присутствовал также и Помпей.

Цицерон намек понял и отбыл из Рима на свою виллу. За ним последовали и другие сенаторы, почуявшие, куда дует ветер перемен. Между тем Клодий, вступив в борьбу за трибунат, делал противоречивые заявления, которые можно было расценить как разрыв с Цезарем. Прожженный политик и мастер политической интриги, Цицерон клюнул на эту нехитрую уловку и поверил пустым обещаниям Клодия не преследовать его за казнь участников заговора Катилины. Новоиспеченный народный трибун отменяет плату за ежемесячную раздачу хлеба, ограничивает власть цензоров, проводит закон, запрещающий использовать небесные знамения для запрета или влияния на народные собрания. Среди этих в общем-то толковых законов он вставляет на первый взгляд несущественный закон о восстановлении коллегий. Цицерон спокойно воспринимает эту новость и не выступает против законопроекта. Закон проходит, тут же возникают коллегии — своего рода боевые отряды народного трибуна, которые демонстрируют готовность к насилию. А Клодий провозглашает свою поддержку Цезарю. Обманутый Цицерон узнает, что трибун готовит закон, по которому любой римлянин, виновный в смерти другого римлянина, отправляется в ссылку без суда и права на обжалование.

Поддержать бывшего консула и великого оратора не захотел никто. Одни были запуганы, другие подкуплены. Отчаявшись, Цицерон идет на поклон к проконсулу Цезарю, который уже официально стал наместником Галлии. Цезарь добродушно поясняет, что перед законом он бессилен, впрочем, готов предложить Цицерону место легата при себе в Галлии. Быть мальчиком на побегушках — на такое падение Цицерон не мог пойти ни при каких обстоятельствах. Попытки собрать людей и дать отпор сторонникам Клодия успехом не увенчались, и глубокой ночью Цицерон бежит из города.

Утром толпа громит его дом, а потом по приказу Клодия его сносят до основания. Задним числом это оформляют как наказание отправленному в изгнание преступнику.

Приблизительно через полтора года, когда римлянам вконец опостыливают бесчинства Клодия и его молодчиков, трибун Анний Милон и Помпей навели порядок. Тогда и вернулся Цицерон, а переменчивый Сенат, как бы исполняя волю народа, велел заново отстроить за казенный счет разрушенные Клодием дом и усадьбу. Клодия вскоре убивает Анний Милон, а Цицерон выступает в его защиту, но проигрывает. Это уже другая история, напрямую не связанная с Цезарем, хотя и показывающая, как быстро Рим мог быть снова ввергнут в хаос.

Попытки Сената выставить против триумвиров Лукулла не увенчалась успехом, но старинный недруг Помпея мог стать опасным оружием в ловких руках: авторитет старого полководца все еще велик. Вдруг появился человек, которого Цезарь помнил еще по 62 году до P. X. Это был Веттий, обвинивший его тогда в причастности к заговору Катилины.

«Помпеянцы привели некоего Веттия, который якобы был схвачен при попытке покушения на жизнь Помпея. На допросе в сенате Веттий назвал несколько имен, но перед народом заявил, что убить Помпея его подстрекал Лукулл. Словам его никто не придал значения — всем сразу стало ясно, что этого человека подучили клеветать сторонники Помпея. Дело стало еще яснее через несколько дней, когда из тюрьмы был выброшен труп Веттия, и хотя уверяли, будто он умер своей смертью, на его теле были следы удушения и побоев. Очевидно, что его позаботились убрать те самые люди, по чьему наущению он выступил со своим наветом.

Все это побудило Лукулла еще дальше отойти от государственной деятельности; когда же Цицерон ушел в изгнание, а Катон был отправлен на Кипр, он окончательно с нею расстался».[74]

В Галлии же возникает напряженная ситуация, и Цезарь отбывает из Рима, возможно, раньше, чем собирался. Вернется он не через пять лет, как предполагал, а через девять.

Omnia Gallia: От Арара до Рейна

О деяниях Цезаря в Галлии римляне узнавали из первых рук и довольно-таки подробно. Впрочем, как и много позже дореволюционные гимназисты, зубрящих латынь. Источник у всех был один — знаменитые «Записки о Галльской войне» Юлия Цезаря — восемь книг, составляющие эти записки (последняя принадлежит Авлу Гирцию, другу Цезаря и его легату). После того как гимназии лет этак на семьдесят прекратили функционировать, а классические языки изучались разве только на филологических факультетах, услышать лаконичные слова: «Gallia est omnis divisa in partes tres, quarum unam incolunt Belgae, aliam Aquitani, tertiam qui ipsorum lingua Celtae, nostra Galli appellantur» — можно было разве что на студенческих капустниках или же в компании подвыпивших интеллектуалов. Сейчас, когда классическое образование худо-бедно возвращается, записки Цезаря стали доступны каждому, но не всякий их прочтет и оценит. А зря!

Высокая оценка «Записок» — не только дань великому человеку. Даже Цицерон, его недруг, называл их достойными восхищения. Среди многотомья литературы о Цезаре и его времени, уверен, есть исследования, сравнивающие одно из самых замечательных произведений латинской литературы с военной мемуаристикой более поздних времен или наших дней. Не углубляясь в этот вопрос, требующий серьезного исследования, отметим только, что «лишенные всякого украшательства», по словам Цицерона, «Записки» больше говорят об авторе, чем многословные мемуары известных полководцев и штабных стратегов иных времен. Для современников «Записки» представляли собой что-то вроде бюллетеней о военных делах в Галлии и одновременно — своего рода блестящий образец саморекламы.