Вильгельм Хёттль - Секретный фронт. Воспоминания сотрудника политической разведки Третьего рейха. 1938-1945

В последнее время меня заинтересовали две книги – «Жизнь Иисуса» автора Риччиотти и «Джиакомо Леопарди» Сапонаро. Леопарди был тоже, в определенном смысле, распят.

Как было угодно провидению, жизнь моя оказалась поделенной на семилетние периоды между решающими событиями: 1908–1909 годы – изгнание из Австрии; 1914–1915 годы – интервенция; 1922 год – марш на Рим; 1929 год – примирение государства с церковью; 1936 год – создание империи; 1943 год – ниспровержение; 1950 год – смерть… наконец-то!

Понтинские размышления закончены, так как в час ночи сегодня я был разбужен со словами:

– Появилась опасность! Мы должны покинуть это место!

Я быстро оделся, забрал свои бумаги и кое-какие вещички и отправился на борт крейсера, который меня ожидал. Там меня встретил адмирал Манцони, который сказал, что местом нашего назначения является остров Маддалена, неподалеку от Сардинии.

Мысли мои нынче возвратились к Бруно. Пошел второй год со дня его смерти. При сложившихся обстоятельствах я чувствую его потерю глубже, чем прежде. Дорогой Бруно! Его фотокарточка стоит передо мною, когда я пишу эти строки на новом месте изгнания.

Наше путешествие длилось двенадцать часов по неспокойному морю. Вилла, в которую я помещен, принадлежала ранее англичанину по имени Уэббер и прекрасно расположена. Ее окружает большой сосновый парк, окна выходят на море, а на горизонте виднеются суровые горы Сардинии.

Год тому назад я был на Маддалене, встреченный тогда с большим энтузиазмом местным населением. Ныне же я прибыл сюда тайно.

Кто знает, думает ли кто-нибудь о моем сыне и о том, что он совершил за свою короткую, чудесную жизнь?

Двадцать лет, наполненных работой, оказались за несколько часов прожитыми впустую. Я отказываюсь верить, что в Италии не осталось ни одного фашиста. Может быть, их теперь даже больше, чем было раньше. И насколько горько осознавать, что все ведь – дело рук фашистов и осуществлено людьми, носящими до сих пор эмблему фашизма. Фашизм был движением, прокладывавшим новый путь и заинтересовавшим весь мир. Невозможно, чтобы теперь все лежало в руинах. Когда я оглядываюсь назад, на проделанную работу, задачи, свершения и надежды последних двадцати лет, то задаю себе вопрос: а не происходит ли это все во сне? Не было ли прошлое иллюзией? Было ли все настолько поверхностным и неглубоким? И не имело корней?

К концу первого дня нахождения на Маддалене меня охватила глубокая меланхолия. Теперь я физически чувствую смерть своего сына Бруно.

Через несколько лет память обо мне изгладится, и никто даже и не вспомнит.

С середины дня 28 июля я не читал газет. Удивительно, что я не чувствую никакой потери, ведь я всегда жадно прочитывал десяток газет ежедневно.

Шутки судьбы: с точки зрения силы – полная импотенция, а после шумных одобрительных аплодисментов масс – абсолютное одиночество.

С октября 1942 года я все сильнее ощущал предупреждения судьбы о своем предопределении. Видимо, с этим связана и моя болезнь.

В последнее время спрос на мои фотографии стал заметно падать, зато возрос интерес к моим автографам, пожалуй, даже в большей степени. (А раздавал я их обычно по воскресеньям.) Я предчувствовал, что мои снимки будут в один совсем не прекрасный день срываться или прятаться. И вот это произошло в истинно «тоталитаристской» манере, и не только публично, но и в частном порядке. Те, у кого было недостаточно мужества, срывали мои изображения, более смелые припрятывали их в шкафах и в случае любой неожиданности могли сказать, что просто забыли о них. Слава проходит.

На вилле Торлония мы с большим интересом просмотрели кинофильм «Маленький островок Святой Елены». В нем шел рассказ о конце великого человека. Так почему значительно меньший по величию человек должен испытывать такую же или весьма похожую судьбу?

По истечении двух недель я так и не знаю, кто я, а точнее – кем стал.

По словами адмирала Манцони, на Маддалене бывает всего двадцать безветренных дней в году. Сегодня, 10 августа, один из них. Морская поверхность похожа на стол, и деревья стоят неподвижно.

Талес благодарил богов за то, что они позволили ему родиться человеком – а не животным, мужчиной – а не женщиной, греком – а не варваром.

Когда политическая или социальная пирамида рушится, причина этого кроется в ее фундаменте. Маленькие же проблемы возникают даже у детей, держащих в руках теннисную ракетку.

Этим утром солнце старается разогнать гряду серых облаков, идущих с востока. Море похоже на свинец. Это – первые признаки зимы. (Мой часовой говорит: «Август – начало зимы».)

Его зовут Фелис де Нунцио, и по происхождению он из провинции Рима. Мне вспоминаются часовые с Понцы – Торелла (Фрозиноне) и Тиццони (Риети), а также официальные лица, следившие за мной в день моего прибытия на Понцу – Пикацио из Казерты и Джентиле из Сиракуз. Не забыл я также Бруни из Терамо и Виццини из Палермо, который попросил мой автограф.

Диктатура – типично римская (республиканская) система. То, что в современном мире называется диктатурой, является на самом деле только формой непрямой или коллективной диктатуры, которая может удерживаться не более двадцати лет. В этом, правда, есть одно исключение – диктатура большевизма над пролетариатом.

Сегодня, 8 августа, ночью охрана открыла стрельбу по «подозрительным шумам». А утром, часов в восемь, была воздушная тревога, и зенитная батарея вела огонь. Я заметил два истребителя, летевших к острову. Все это продолжалось минуты три или четыре.

С удивлением вспоминаю японского посла, которого принял в час дня 25 июля. В нынешних обстоятельствах визит его носил необычный характер.

Комары громко жужжали всю ночь. Здесь их слишком много.

В головах моей охраны – как карабинеров, так и официальных лиц, – по-видимому, роятся самые различные мысли. И прежде всего – что это за человек?

После начала войны, в июне 1940 года, в качестве бомбоубежищ на вилле Торлония использовались погреба, находившиеся поблизости. Они считались надежными укрытиями во время воздушных налетов, пока компетентные эксперты не осмотрели их и не пришли к выводу, что это – смертельно опасные ловушки. Подвалы на самой вилле были срочно укреплены. Однако после налетов самолетов союзников на Турин, Милан и Геную стало ясно, что необходимо специально оборудованное и прочное бомбоубежище. Какие же убежища могли выдержать попадание тяжелых бомб? Строительство такого бомбоубежища было поручено майору Призелле. Стоимость работ – 240 тысяч лир, время строительства – три месяца, срок окончания работ – декабрь 1942 года. С началом строительства было обнаружено, как это обычно происходит в Риме, что место, выбранное на территории виллы, находилось в ложбине, и поэтому выемка грунта должна была производиться в два раза глубже. План работ следовало пересмотреть и окончание строительства перенести на более поздние сроки. Бывшая и до того у меня антипатия к убежищу еще более возросла к окончанию строительства (конец июля), в особенности когда выяснилось, что общая стоимость работ увеличилась в два раза. Но главным было все же то, что воспринял-то я все это как плохое предзнаменование. У меня было такое чувство, что по окончании строительства убежище окажется бесполезным и что мы никогда им не воспользуемся. Действительно, так оно и было. Все-таки, видимо, следует хоть иногда прислушиваться к голосу, идущему из подсознания!