Реймонд Пристли - Антарктическая одиссея. Северная партия экспедиции Р. Скотта

Долгожданный день во всех отношениях оправдал наши надежды, впечатлениями от него жили целую неделю, а может, даже и больше. Мы снова испытали удовольствие держать в руках кусок еды, которую действительно уже не хотелось съесть. Руки у всех были заняты выданными продуктами, и каждый что-нибудь отложил на следующее утро, когда мы возвратимся к нормальному, вернее ненормальному, рациону. Запись в дневнике от 22 июня красноречиво свидетельствует о моем отношении к яствам, и не сомневаюсь, что впечатления других участников, увековеченные в их записках, звучат не менее эмоционально:

«Левик и я только что закончили прекрасное дежурство. Суп, заправленный тюленьими мозгами и печенью пингвина, имел нежнейший вкус, «Винкарнис» напомнил мускат, а сладкое какао было лучшим напитком за последние девять месяцев. За весь день случилась одна неприятность – я опрокинул свою порцию вина, но еды было так много, что я почти не ощутил потери. Курильщики получили по сигаре и по одной шестой части плитки прессованного табака, и все предвкушали долгий приятный вечер. Мы еще не кончили разливать суп, а иглу уже огласилась пением, одна песня сменяла другую, все звучали прекрасно. Нас с Левиком ожидает вкусный ужин, так как мы еще не дотронулись до своего шоколада, сахара и сухарей, в то время как остальные уже съели свои порции. День прошел очень хорошо и доставил всем гораздо больше удовольствия, чем предыдущий День середины зимы. Приятно думать, что теперь солнце с каждым днем будет к нам приближаться, а 10 августа появится на нашем горизонте, правда сначала только теоретически: из-за северных холмов, закрывающих видимость, мы увидим его только пятнадцатого или даже позднее.

Весь день дул ветер. Луна стоит уже довольно высоко и дает много света, несмотря на легкую дымку и снег. Сегодня утром в тамбуре было порядочно снега.

Мы все в хорошей форме и надеемся, что, пока луна на небе, сможем немного подвигаться. Вскоре придется пополнять наши запасы. Ворвани хватило на меньшее время, чем мы рассчитывали, хотя с мясом дело обстоит лучше.

Утром Браунинг рассказал анекдот, который стоит записать.

Моряк пришел в театр, сидит в партере, за креслами, а перед ним расположился господин в высоком цилиндре, который загораживает сцену моряку. Моряк терпел-терпел, но в конце концов не выдержал и, выждав паузу на сцене, со словами «Трубу убрать, поднять гребной винт!» ударом кулака надвинул цилиндр его владельцу на глаза.

Господин преспокойно снял с головы цилиндр, превратившийся в блин, повернулся к обидчику и врезал ему между глаз:

«Выключить огни! Подготовиться к бою! Я и сам служил на флоте».

Сегодня моим глазам предстало невероятное зрелище: открытое море на 75° южной широты в День середины зимы».

Единственным нежелательным последствием описанного пиршества явилось то, что наша пищеварительная система получила новый стимул и в результате муки голода усилились еще больше. Мы острее ощущали сосущую боль перед приемами пищи и даже после них не чувствовали себя сытыми. Голод даже стал помехой для концертов, так как пение отнимало у нас не меньше сил, чем физическая работа.

Незадолго до праздника середины зимы или же вскоре после него была предпринята первая за зиму попытка умыться. Конечно, не могло быть и речи о том, чтобы из наших скудных запасов выделить сало для растапливания воды на гигиенические нужды, поэтому никто из нас не мылся с тех пор, как летом проходили мимо последней полыньи.

Но вот однажды, когда Браунинг вполз из тамбура в пещеру, кто-то заметил на его шлеме снег, который он соскреб головой с потолка прохода, покрытого изморозью. Браунингу сказали об этом, он стянул с головы шлем и обтер его о свою физиономию. Это примитивное умывание так освежило внешность Браунинга, что мы все немедля последовали его примеру. Конечно, таким способом нельзя было избавиться от слоя тюленьего жира, образовавшегося на наших лицах, но оно, наверное, и к лучшему – сальная кожа, должно быть, меньше подвержена воздействию мороза. С общего согласия процедура была названа «умывание по Браунингу» и заняла достойное место в ряду себе подобных, о которых я знаю. Известны, например, «умывание по-каперски» – два пальца окунают в ведро с водой и прикладывают к глазам, «умывание по-комендорски» – кисточкой для бритья растирают мыльную пену по всему лицу. Следовало бы еще выделить весенне-санное умывание – это когда от одного взгляда на снег тебя охватывает озноб.

Мясные запасы приближались к концу, мелкие части у каждой туши были съедены. Приходилось обрабатывать крупные куски, каждый величиной с четверть тюленя, которые было чрезвычайно трудно оттаивать. После многочисленных проб мы нашли правильный метод обращения с ними: кусок подвешивали как можно ближе к печи, и каждый дежурный сначала обрезал ножом все, что поддавалось его усилиям, с обращенной к огню стороны, а затем долотом и молотком разрубал остальное. Так мы довольно успешно расправлялись с тюлениной, и на костях в мусорной куче почти не оставалось мяса.

В это время возникло новое осложнение – постепенно усиливавшееся отвращение к тюленине. Некоторым она и вообще-то никогда не нравилась, да и в самом деле она лишена какого бы то ни было вкуса. Теперь, когда выбирать в кладовке было не из чего, оставшееся мясо при всем нашем голоде казалось несъедобным, тем более что сало мы соскребали со шкуры молодого тюленя с резким специфическим запахом. Он усугублялся тем, что шкура долго мокла в морской воде и была слишком соленой – одним словом, есть это сало было невозможно. Вонючее, твердое как резина, невероятно соленое, оно не годилось и в качестве топлива. К счастью, эта шкура была из самых плохих, иначе нам пришлось бы умереть с голоду. Мы и так все маялись животами.

Как-то раз Абботт – скорее всего из желания любым путем придать супу иной вкус, а вовсе не по рассеянности, как он уверял, – сварил в супе ласт пингвина вместе с перьями. Он скреб ластом изнутри котел и забыл его там, вместе с поскребышами. Эти добавления не улучшили вкус обеда, но мы были слишком голодны, чтобы обращать внимание на подобные пустяки, и почти никто не отказался от своей порции.

Пятого июля вентиляция снова доставила массу волнений. Ночью совсем не было слышно завываний ветра, а утром, через несколько минут после того как разожгли примус, погасли лампы от недостатка кислорода. Оказалось, что и дымоход, и тамбур плотно забиты снегом. Как и в предыдущий раз, всему виной был юго-восточный ветер с пургой, и только после того как он сменил направление на западное, тяга улучшилась. Вот когда мы впервые за все время не проклинали ветер! Еще бы, благодаря ему пещера снова стала пригодной для жилья. Но он часто менял направление, и, подчиняясь его капризам, приходилось несколько раз поправлять дымоход, так чтобы его входное отверстие находилось под ветром, ибо в горизонтальном положении оно приносило мало пользы. В это утро южный ветер был необычайно теплым, Кемпбелл и я смогли просто погулять и постоять около пещеры, беседуя о нашем положении и о том, что, к счастью, зима прошла благополучно. Этот факт заслуживает упоминания: впервые можно было относительно спокойно пройтись и подышать свежим воздухом, даже постоять на одном месте, не опасаясь обморожений. Снегу намело около двух футов [61 см], и ходьба по свежим наносам заставила нас как следует попотеть. После этой трудной работы мы с полчаса стояли на одном месте, отдыхая, но и тогда нам было слишком жарко. Из-за пасмурной погоды мы не видели даже холм Лук-Аут, находящийся к северу от Убежища Эванс.