Владимир Бешанов - Брестская крепость

У нас с товарищем была очередь. Я за пулеметом, он отдыхает; он за пулеметом, я отдыхаю. И так же по очереди и ленты набивали. Наш пулемет не угасал ни день, ни ночь. Бывало, только зайдет рота или взвод, или машина появится на мосту, который немцы установили через Мухавец, так и полетит вверх ногами. И нам давали, что нам жарко было. Бывало, как начнет бомбить, мы — за пулемет и в подвал, артиллерия нам не страшна. Бывало, полковой комиссар т. Фомин и говорит: «Как подойдут наши части, так с вас смеяться будут, что вы из учебного пулемета немцев учите, как по нашей земле ходить». Если бы Вы видели, какой у нас был пулемет, то Вы бы сказали: «Как можно из него стрелять?» — а мы стреляли, не чуя усталости, недоедания и недопивания. Кушали пшенный концентрат невареный, на нас было страшно смотреть. Были мы все в саже, в копоти, оборваны, заросшие, но со своего места не уходили, а все дожидались своих братьев на помощь и задерживали врага. Нас погибло много, а их еще больше, потому что мы не давали им пощады.

Не стало у нас полкового комиссара т. Фомина. Напоследок где-то как в воду пропал. Додержались мы до 26 июня, и остались от крепости одни камни. Уже стен совсем не было, и редкие были перестрелки. 26 июня кто-то неизвестный подкрался и бросил гранату. Пулемет полетел на воздух, товарища тут же убило, а меня тяжело ранило в голову, и я был без памяти. Меня забрали «западники» в плен. Я проснулся на той стороне Буга, привязанный к носилкам. Подошел ко мне «западник» и говорит: «Что, довоевался, краснож…й…»

И лежал я там три дня, а потом, наверное, пожалели и отправили в лагерь 307. Пробыл я в этом лагере недолгое время, и отправили меня в глубь Германии. Этого лагеря не помню названия. Там я встретил своего земляка Шмалька Алексея Федоровича, он умер с голода в том лагере. В том лагере нас было 2000 человек. За одну зиму нас осталось человек 500. Все умерли от голода и дизентерии. Нам давали кушать утром 100 гр. хлеба, в обед пол-литра баланды, а в ужин пол-литра кипяченой воды. Такое наше было пропитание.

Потом нас, 300 человек, отправили в Австрию, в город Блюдец, на работу, прокладывать дорогу в горах. Пробыл я там недолго, меня перевели на лесопилку. Я там неделю проработал и пустил вагонетку с лесом прямо в пилораму. Меня забрали и дали шесть месяцев концлагерей, которые я отбывал в городе Винзбурге. В том городе работали на раскопке вонючих фрицев из земли, где их американцы бомбили. Потом, после отбытия, меня отправили в город Брегенц на цементный завод. Там я пробыл немного до 1944 года. Весной я сделал побег в Швейцарию, но меня поймали и отправили обратно в концлагерь. Там я пробыл до зимы, и меня перевели обратно в город Блюдец. Там я был до 1945 г. 26 апреля нас забрал Красный Крест и отправил в Швейцарию. В Швейцарии я отдыхал, у меня было весу всего 41 кг.

Пробыл я в Швейцарии 3 месяца и за это время поправился, вес стал у меня 68 кг.

25 августа 1945 года я прибыл в запасной батальон. В запасном батальоне я прошел особый отдел или, как называли, фильтрацию. Направили меня в часть, в 246-й гвардейский полк 82-й гвардейской стрелковой дивизии. Прослужил я до 20 июля 1946 года…

До 1953 года работал я в морской бригаде, потом стал страдать головной болью, сырость отразилась на моей контузии.

Обратился я в свое правление колхоза с просьбой оказать мне помощь — облегчить работу. Но мне отказали. Говорят, какую мы дадим тебе работу, на ответственной работе тебе работать нельзя, ты был в плену. Я им рассказывал, где я воевал, как попал в плен, но они и слушать не хотели. Потом я поехал на комиссию ВВК, комиссия признала, что я не годен к тяжелой работе. Я обратился, чтобы мне установили инвалидность, мне сказали, что инвалида войны мы тебе не установим. Они мне говорят: давай мы тебе установим инвалида труда, но я с этим не согласился, и так я остался без всякой помощи. Если бы мне установили инвалида труда, то помощь не государство дает, а послали бы в колхоз, а у нас в колхозе никакой помощи не оказывают. Кто бы он ни был: инвалид труда, или старик — безразлично, потому что у нас колхоз рыбацкий, трудодней мы не получаем, а оплата у нас выдается на выловленный рубль. Когда я приехал с комиссии и предъявил справку, что на море работать не годен, меня направили в инвалидную бригаду, где я сейчас работаю. Заработная плата моя 200 руб. в месяц.

Прошу я Вас, Сергей Сергеевич! Если можно, то посодействуйте насчет какой-нибудь помощи. Я буду Вам очень благодарен. Я не щадил своей молодой жизни, бился до последней капли крови, я был членом ленинского комсомола, я потерял все свои мечты. Я думал честно отслужить своей Родине, но мечты мои не сбылись. Теперь я живу в глухом хуторке, без никакой культуры, кино у нас не бывает. Сергей Сергеевич, я сын всего нашего народа, пусть народ меня оценит, как хочет. Я свой долг перед Родиной выполнил…

Что непонятно, или чего не написал, то напишите. Я буду отвечать. Фотокарточки 1941 года у меня не сохранились ввиду того, что родные погибли во время Отечественной войны, и все погибло. С тем до свидания. Желаю Вам всего хорошего. Жду ответа.

К сему Леурда Георгий Павлович.

ОСТАПЕЦ Григорий Федорович,

курсант полковой школы 84-го стрелкового полка.

Привет с Калининграда!

Уважаемый Сергей Сергеевич, с искренним приветом к Вам Остапец.

Вы меня извините, что я Вам долго не писал, я считал, что мое участие в обороне не имеет никакого значения, так как я исполнял свой воинский долг, и был бы на моем месте любой наш солдат, поступил бы так же, дрался до тех пор, пока не покинули силы и память.

Но когда Вы с таким упорством начали разыскивать оставшихся в живых участников обороны и начали выступать по радио, я с большим волнением слушал и плакал…

А теперь вернемся к прямому делу по существу.

Я был призван в армию Калининским райвоенкоматом Калининской области 15 октября 1940 г. и был направлен в г. Брест, где был зачислен в полковую школу, где и служил до начала вероломного нападения фашистской Германии на нашу священную Родину.

Как Вам уже известно, незадолго до начала войны основные силы крепости ушли на летние лагеря, в том числе ушел и 84-й с.п. Я с небольшой группой, вернее, из каждого взвода школы по одному отделению, были оставлены для несения караульной службы. В ночь на 22 июня я лично находился в карауле. Караульное помещение находилось в 100 м. против костела.

22 июня ровно в 4 часа на головы обрушились тысячи бомб и тяжелых снарядов. Под свист осколков мы бросились из помещения по направлению к штабу своего полка. Сразу, как только мы выскочили, из костела по нас открылся пулеметный огонь, которым одного товарища убило, второго курсанта, Филатова, ранило в голову. Мы успели залечь, ползком и короткими перебежками перебрались до намеченного нами места, где сосредоточились много бойцов и командиров. По фамилии я их, конечно, не помню, уж как ни ломал голову, вспомнить не могу. Старшину Мейснера я запомнил, потому что он был всех веселей и бодрей, а также и находчивее всех. И я был под его командованием. Первого дня по приказанию ст. Мейснера я достал ст. пулемет Максимова и под прикрытием моего пулемета перефорсировали реку, которая разделяла нас от нашего госпиталя, где находились больные мирного времени. На них сначала наседали гитлеровцы. И когда наши больные отступили в глубь крепости, по ним бил немецкий пулемет. Я тут же со своим «максимой» с ними рассчитался. И так начал со своим пулеметом таскаться от развалин к развалинам. Но вскоре кончились ленты, и мне пришлось взять автомат, с которым не разлучался до конца. С каждым днем становилось все труднее и труднее отбивать по 3–4 атаки фашистов, которые наседали на нас с превосходящей численностью. Но, несмотря на их превосходство, каждая их атака была нами отбита, хотя наши ряды и редели. Но и ими уже была покрыта почти вся земля на подступах к нашим казематам.