Черные камни - Анатолий Владимирович Жигулин
В августе 1966 года были мы с Ирой в воронежском саду и кто-то там нам сказал, что где-то за Уралом в лесоустроительной экспедиции погиб Володя Радкевич. Застрелился из ружья. Галя ездила туда, но предсмертные, прощальные письма ей не отдали, даже не дали прочесть, взяли в местный отдел МВД.
Застрелился Володя нелепо. Ушел рано утром в далекую тайгу и разворотил себе дробовым патроном правую и часть левой стороны груди, сердце случайно оказалось не задетым. Судебно-медицинская экспертиза заключила, что после выстрела (а второго патрона не было) Володя в полном сознании жил еще около шести часов и ползал по таежной лужайке, оставляя кровавую полосу. Смерть наступила от потери крови.
Когда пришла ужасная эта весть, я впервые в жизни плакал. Он от болезни это сделал. Незадолго до этого умерла в Москве от рака его мама, и он был в тяжелой депрессии, не ведал, что делал.
Ах, Володя-Володя! Беззащитный одуванчик в свирепом урагане жизни. Прости меня за то, что я не был там, с тобою, и не отнял у тебя то проклятое ружье.
У меня сохранилось двадцать пять Володиных писем, из них девятнадцать армейских, и почти в каждом из них — посвященные мне стихи.
А вот мои строфы.
…А солнце над лесом
Взорвется и брызнет
Лучами на мир,
Что прозрачен и бел…
Прости меня, друг мой,
За то, что при жизни
Стихов я тебе
Посвятить не успел.
Вольны мы спускаться
Любою тропою.
Но я не пойму
До конца своих дней,
Как смог унести ты
В могилу с собою
Так много святого
Из жизни моей?
ЗВЕЗДА И ГИБЕЛЬ БОРИСА БАТУЕВА
Я не оговорился — у Бориса Батуева была такая судьба, которую называют звездою.
После освобождения, как и Юрий Киселев, он пошел работать рабочим на завод тяжелых механических прессов. Там после XX съезда оба вступили в партию. (Я подал заявление в партию в дни XXII съезда КПСС.) Поскольку Виктора Павловича освободили и реабилитировали значительно позже, Борис стал главою и кормильцем семьи. (Впоследствии В. П. Батуев был пенсионером союзного значения) Работая на заводе, Борис заочно окончил ВГУ, стал на воронежском телевидении редактором. Я помогал ему первое время писать тексты передач. Преподал ему несколько уроков не теоретической, а прикладной журналистики. А дальше — дальше, как говорится, он за пояс заткнул: меня в этом деле. Это был чрезвычайно талантливый человек. И еще его отличала цельность. В своих мыслях, и в своих поступках он был одинаков. Всю жизнь беззаветно и трогательно любил одну только женщину, свою жену Анну, или, как он часто ее называл, Анюлю.
В начале 60-х годов ему и Юрию Киселеву предложили поехать учиться в Высшую партийную школу. После окончания ВПШ Борис стал главным редактором воронежского Комитета по радиовещанию и телевидению. Руководитель он был прирожденный. Это я знал давно, еще в 1948 году. Борис далеко бы пошел (он, в частности, уже был членом Воронежского обкома КПСС), но случилась беда.
10 января 1970 года работники воронежского телевидения ехали в район что-то снимать. Их было пятеро в специальной телевизионной машине: кроме Бориса, операторы, осветитель, шофер. С обледенелого мостика через реку Усманку между Новой Усманью и Рогачевкой машина упала в речной овраг. Все остались живы, погиб только Борис. Об этом сообщил мне по телефону (я жил уже в Москве) воронежский поэт Виктор Поляков.
Сердце заболело, и стал я сам не свой. Нет больше Бориса! Кажется, совсем недавно оплакивали Хариуса, и вот тебе — Борис! Лучший, самый близкий друг мой Фиря! «Генсек» КПМ. Почти четверть века дружбы. Всего тридцать девять лет было Борису. Горе-то какое! Сын без отца остался, Валерка.
Я выбежал из дому, за три минуты до отхода поезда взял билет, еле пробился к кассе, прорвался, как в бою. На ходу вскочил в поезд — он уже тронулся. Ночь без сна в душном вагоне. В окнах — деревья в белых саванах и огни. Двенадцать часов напряженного, бессонного ожидания — скорей бы Воронеж. Вспомнилось почему-то, что, когда поминали Хариуса, Борис сказал: «Знаешь, Толька, у меня такое ощущение, что я скоро пойду за Харюней…» Так и случилось. Давно ли мы с ним резали ветки для венка Подмолодину?
Наконец утренний Воронеж. Скорей к киоску. Развернул «Коммуну». Некролог. Похороны 13 января. Не опоздал!
Около десяти-одиннадцати я подошел к так хорошо знакомой арке на проспекте Революции. Навстречу — Колька Стародубцев, Славка Рудницкий. Я их несколько лет не видел. Горе всех свело. Тут же и Юрка Киселев:
— Спасибо, что приехал!
Тут же и Селезнев, Миронов, и Иван Сидоров, которого я почти забыл, один из Землянухиных, и Чижов… Приехали и пришли попрощаться с Борисом все оставшиеся в живых бывшие члены КПМ. Не приехал только с Сахалина Игорь Струков, не приехала из-за опоздания телеграммы Марина Вихарева.
Ленька Сычов, Димка Буденный. Аня в черном:
— Толечка, здравствуй! Ты совсем белый лицом! Не спал ночь? Пойди выпей водки на кухне. Там ребята.
На кухне сидела ставшая совсем взрослой сестра Бориса Светка, младший его брат Юрка в офицерской форме, Виктор Павлович — какой-то совсем маленький. Мне налили чайный стакан водки, полный. Я выпил залпом, не закусывая, и — к гробу. Уступили мне сразу место в изголовье, напротив Ани. Валерка — рядом с нею, худенький, бледный мальчик в сером свитере и в очках. Особенно тяжело было смотреть на него.
Борис в гробу совсем как живой. Синячки небольшие на лице. Я поцеловал его холодный лоб.
Небрежные швы вскрытия на голове и на шее. Вскрытие показало, что не было никаких серьезных повреждении. Смерть наступила от замерзания! Да, воды чуть-чуть хлебнул. Но шофер с
