Людмила Петрушевская - Маленькая девочка из «Метрополя»

В ее семье было уже двое довольно взрослых сыновей, 20 и 17 лет.

А теперь о моем литературном замке, куда я была приглашена неизвестными мне богатыми людьми работать, работать и работать.

Все условия были созданы — полное одиночество, свежий воздух, обед в студию, по вечерам ужин в замке, ни тебе готовки, ни стирки-уборки, и дети не вопят, не слушают свои диски, и по телефону не хохочут, и ни в коем случае мама не подай-прими-вымой тарелки.

Вероятно, так писал Набоков. Пастернак. Или Фадеев. Или бывший генеральный секретарь Союза писателей Марков. Сартр так жил. Тургенев. Да и Толстой с Чеховым. Ну и Битов в этих условиях безвылазно живет (надеюсь).

Из общества в дневное время около меня (около своей лакушки) постоянно пребывал ушастый Дьяболик с семьей.

Мы их кормили уже всей колонией — японка, швейцарец, венгр и англичанка.

Затем, прослышав о таких условиях жизни, к семье присоединился и сам — усатый кот, здоровенный и черный, как Мухаммед Али. По этому случаю мамаша опять оказалась в интересном положении.

Итак, в хорошую погоду я сидела с кошками, красками и горячим чайником на воле. Рисовала подсолнухи, к примеру.

И как-то к вечеру мимо меня местные дети с хлопотами, но безмолвно, даже благоговейно, протащили по гравию большую коляску, и в ней сидя спала восточная принцесса.

Ворох белых кружев, банты, черные лаковые туфельки, черная лаковая челка, белые чулки, пухлые руки.

Кошки прыснули в кусты и дальше, в свою трубу.

Коляска трещала как по гороху, принцесса покачивалась, ее даже трясло, но своих юговосточных глаз она не приоткрыла. По виду ей было годика два.

Вечером ее привели на ужин и представили: дочь наших ляплянтских директоров, Сиа.

Ее усадили на высокий стульчик, повязали ей салфетку, и эта девочка с фарфоровым личиком старинной японской куклы, упершись глазами в тарелку, стала с интересом ловить вилкой ломтики мяса.

Временами она тихо бормотала какие-то фразы на чистом местном языке, мама (Ан) ей отвечала и изредка помогала поймать прыгающий кусок.

Мама была красавица типа кинозвезды, какой-нибудь Шарлотты Ремплинг.

Папа (Map) представлял собой вообще улучшенный вариант Джеймса Бонда последнего выпуска.

Когда западные женщины достигают вершин своей жизни и все у них хорошо, работа, положение, здоровье, долги выплачены, тут-то и получается, что рожать поздно.

По виду Ан было лет тридцать пять, стало быть, дело шло к пятидесяти.

Маленькую Сиа они спасли от голодной смерти.

Она родилась в стране, где девочек часто убивают сразу после рождения.

Эту просто бросили ночью посреди шоссе. Год она провела в приюте и даже еще не стояла на ногах, когда Ан и Map ее увидели. Она была обречена.

Мне показывали (в другое время, в Англии) жуткую книгу о приютах в той стране.

Отсталых детей там иногда привязывают за руки к кровати и не дают пить.

На каждой странице были фотографии живых скелетиков.

Приводились выписки из историй болезни — дата поступления, вес после смерти. Килограмм.

Медицина

А теперь о том нашем полете с маленькой челябинской Светланой.

Когда самолет причалил, я, выйдя из своего уголка, охромела. На колене вздулась какая-то подушка.

Новости! А мне читать лекции, как прикажете стоять? А ходить как?

Однако я была застрахована. Моя профессорша-хозяйка, славистка Дал (ляплянтское имя) по прибытии дозвонилась в университетскую поликлинику, и меня записали на через неделю, и не к хирургу, а к терапевту.

Дал объяснила мне, что тут недавно сама гуляла с собакой (а у нее пес той породы, которая вылитый белый медведь, по цвету, весу и размерам, только морда как у бегемота), и собака эта увидела другую собаку, признала в ней возможную невесту и поволокла мою Дал через невысокую ограду, и Дал долго ехала животом как на водных лыжах, не желая упускать своего бегемотика, и повредила себе коленку (а женщина она крупная, по фигуре и когда в шубе — вылитая собственная собака).

Дал записали к хирургу на через месяц.

Как сказала Дал, по принципу — или все пройдет само, или пациент взбесится и ляжет в больницу.

Через неделю Дал меня привела в университетскую дешевую поликлинику.

Терапевт, по виду чисто вымытый педант (я уважаю таких докторов), посмотрел колено и сказал: прикладывать либо теплое, либо лед и наблюдать, что больше поможет. (Русские-то врачи говорят: к горячему прикладывай лед, к холодному грелку.)

А потом этот педант спросил, как я отношусь к гормональным препаратам. Я ответила, что отрицательно.

На сем мы расстались, зато пришла пожилая медсестра со шприцом и всадила мне здоровенный укол.

Потом я выяснила, что это было: как раз гормональный препарат.

Медсестра нас направила в кассу, где я оказалась должна за визит и укол сто пятьдесят ляпов (75 баксов).

Потому что я застрахована была университетом как-то в облегченном варианте, и платить за меня начинали только на пятый либо седьмой день болезни…

Потом я поняла, сколько бы стоил хирург!

И что осторожная Дал знала что делала.

Колено, кстати, у меня отекло, оказывается, от неподвижности. Такое бывает, даже со спортсменами, после долгих перелетов.

А вот моя знакомая, Лариса, застраховалась перед отъездом дома, в Москве. Это было, правда, давно. И надо же такому случиться — в Ляплянтии у нее начались почечные колики! Ларису отвезли в местную больницу, но принять ее там отказались, нужно было подтверждение страховки. Она, корчась на стуле, попросила позвонить в свою компанию, и наша барышня им ответила, что данное имя отсутствует в компьютере! Ларисе пришлось платить за телефон, за вызов «скорой», осмотр и укол. Выяснилось, что если бы это был внезапный случай, травма и т. д., тогда бы плата была другой. Но почечную колику администраторы больницы отнесли за счет хронического заболевания. Точка. В Москве Ларисе не вернули ничего, тоже сказав, что она-де хотела за счет страхования подлечить свои старые болячки… Типа: вы все только и мечтаете как попасть в ляплянтскую больницу!

Так, говорят, умер в Америке наш любимый Довлатов. Он вроде бы вообще не был застрахован, и в первой из больниц его не приняли, а на пути в следующую все уже было кончено.

Все о болезнях да о болезнях

Как раз одна моя знакомая, московская феминистка (т. е. она читает лекции по русскому женскому движению, странствуя по белу свету), выполнила, так сказать, мечту советских людей и полежала в ляплянтской больнице.