Жаклин Паскарль - Как я была принцессой
Когда родные Бахрина привыкли к мысли, что мы с детьми переехали в Австралию навсегда, я начала регулярно переписываться с некоторыми из них. Моим самым верным и любимым другом, конечно же, оставалась Эндах. Она постоянно держала меня в курсе всех семейных событий. Мы часто созванивались с ней и иногда обменивались фотографиями. Эндах переправила мне несколько моих личных фотоальбомов и шубу – все это, уезжая из Малайзии, я для сохранности оставила у нее. Ей удалось сделать это, когда она вместе с мужем приехала в Австралию посмотреть, как строится их особняк в Перте. Мы обе страшно огорчились, когда султан категорически запретил ей на пару дней заехать в Мельбурн, но Эндах не решилась настаивать – ее муж славился крутым и непредсказуемым нравом.
Раджа Ахмад, отец Бахрина, тоже время от времени писал мне письма и как-то прислал фотографию своего новорожденного сына от третьей жены. Мне казалось забавным, что у Бахрина появился брат моложе его собственных детей. В письмах моего бывшего свекра не было ни горечи, ни упреков, но как-то раз он пожаловался, что скучает по внукам. Я ответила, что он может в любой момент приехать и повидаться с ними, и о том же я писала и всем остальным членам семьи.
Я получала письма и от некоторых теток Бахрина. Тетя Розита особенно открыто выражала мне сочувствие, поздравляла с тем, что я наконец-то освободилась от Бахрина, и советовала поскорее найти ему замену. Сначала такая откровенность удивляла меня, но потом я вспомнила, что Бахрин всегда относился к ней с плохо скрываемым презрением и порицал своего дядю за то, что тот женился на китаянке. Вероятно, тетя Розита была не так наивна, как мы думали, и замечала это. Тетя Зейна держала меня в курсе всех сплетен и скандалов королевского двора и передавала приветы и новости от Мак. Еще я очень благодарна ей за то, что она снабжала меня рецептами полюбившихся мне малайских блюд, которые мне не разрешалось готовить, пока я была замужем за Бахрином. Дочь Зейны Диана писала мне довольно мало: она работала и ждала первого ребенка, и времени на переписку у нее почти не оставалось. Судя по ее коротким записочкам, она старалась держаться подальше от королевской семьи и Тренгану и даже работу себе нашла не там, а в Куала-Лумпуре. И все-таки после рождения дочери она нередко обращалась ко мне за советами, а я попросила свекровь передать ей всю детскую одежду и игрушки Аддина и Шах, оставшиеся в Малайзии.
Мак переписка давалась с трудом. Мне делалось грустно, когда я видела странички, исписанные ее детским, неуверенным почерком. Каждая фраза и слово в них говорили о неграмотности и недостатке образования. Мне было бесконечно жаль эту женщину, так плохо приспособленную к жизни, никогда не учившуюся ничему, кроме ислама, и не способную выразить себя ни устно, ни письменно.
Я хорошо представляла себе, как в доме у Мак за низеньким столиком, уставленным кувшинами с сиропом и сладостями, собираются все ее родственницы, откинувшись на подушки, подставляют ноги или плечи массажисткам и вслух читают мои письма. Я участвовала в сотнях таких сборищ, слушала их разговоры, видела, в какое радостное волнение они приходят, когда на экране телевизора мелькает одна из них. Кажется, все они искренне считали, что на свете нет и не может быть никакой жизни за пределами их уютного кружка, и, наверное, для них стало настоящим откровением то, что, вырвавшись из него, я продолжала существовать.
Ни в одном из писем от всех этих женщин я не замечала и следа осуждения или гнева. Напротив, они постоянно заверяли меня в своей любви и, кажется, иногда завидовали моей свободе, о которой сами не смели даже мечтать.
Бахрин, однако, не стремился установить со мной ни письменной, ни телефонной связи. Даже детям он звонил не чаще чем раз в несколько месяцев. Я неоднократно говорила ему, что ни в коей мере не хочу препятствовать его разговорам с детьми, но он почти не пользовался этой возможностью. Несколько раз я пыталась заинтересовать его школьными успехами Аддина, предлагала вместе принять решение о том, в какую частную школу будет ходить наш сын, но Бахрин не проявлял к этому ни малейшего интереса.
Мне хотелось, чтобы между детьми и их отцом установилась настоящая, прочная связь. Я надеялась, что ему будет легче смириться со сложившейся ситуацией, если я стану учитывать его мнение по вопросам, касающимся их настоящего и будущего. Однако все мои усилия оказались совершенно напрасными: даже в отношениях с собственными детьми Бахрин остался таким же, каким я знала его, – раздражительным, обидчивым и равнодушным. Всего один раз в год, на день рождения, он присылал подарки, да и то только Аддину. Шахира впервые в жизни получила открытку и подарок от отца, только когда ей исполнилось шесть лет.
Большую часть времени Бахрин не принимал никакого участия в жизни своих детей, а его редкие – не чаще одного раза в год – визиты как будто специально задумывались так, чтобы внести в нашу жизнь как можно больше сумятицы. И даже во время пребывания в Австралии он виделся с Аддином и Шахирой не больше пяти-шести дней, а остальное время посвящал деловым встречам и своему любимому шопингу. Детям эти ежегодные встречи с отцом не приносили никакой радости, а Аддин, возвращаясь домой, обычно жаловался на то, что Бахрин совсем не обращает внимания на Шахиру. Как-то раз, забирая их из отеля после суток, проведенных с отцом, я обнаружила, что девочка проспала всю ночь в грязном подгузнике, полном фекалий. Аддин сообщил, что уговаривал Бахрина переодеть сестру, но это оказалось без толку. Еще он рассказал мне, что ночью они с отцом спали на широкой кровати, а Шахиру уложили на пол, на одеяло. Между моими детьми всегда царили любовь и полное равноправие, и меня глубоко возмутило бездушное и демонстративно пренебрежительное отношение Бахрина к дочери. Как могла я объяснить доброму и справедливому мальчику, что его отец не считает Шахиру достойной своей любви просто потому, что она родилась девочкой? К сожалению, точно таким же образом Бахрин вел себя и во время всех последующих визитов. Я пыталась заставить его относиться к обоим детям одинаково самыми разными способами: умоляла, терпеливо и вежливо объясняла и, наконец, писала заявления в суд, но все без толку.
Полное неумение Бахрина обходиться с детьми стало совершенно очевидным, когда однажды днем мне позвонила незнакомая женщина и сказала, что Аддин и Шах застряли в лифте в отеле «Виктория». Эта женщина, туристка из Тайваня, выручила детей, и мой сын рассказал ей, что отец запер их в номере, а сам пошел за покупками. К счастью, Аддин знал наш телефонный номер и попросил туристку позвонить мне. Потом он сам взял трубку и дрожащим голосом рассказал мне, что они с Шахирой испугались, оставшись в номере без взрослых, и решили самостоятельно возвращаться домой. Я уже собиралась бежать к машине и мчаться за ними, но тут в отель вернулся Бахрин и, ничуть не смущаясь, подтвердил, что провел все утро в дорогом универсальном магазине «Джордж», который был для Мельбурна тем же, чем «Харви Николз» для Лондона или «Барнс» для Нью-Йорка. Кажется, он искренне не мог понять, отчего я так сержусь: нашему сыну уже шесть, а дочери четыре года, они уже большие и вполне могут посидеть одни.
