Николай Борисов - Иван III

Впрочем, Иван III в разговоре с Исаком Шестником вел себя, как и подобает дипломату, — лицемерно. Он выразил недоумение и как бы даже недоверие тому, что новгородцы не пропускают в Москву псковское посольство. «И князь великой Иван Васильевич ту ся подивил (удивился. — Н. Б.), как то есте того вопаслися (опасались. — Н. Б.) от моеа вотчины Великого Новагорода; как им не препустити ко мне, а будучи у мене в крестном целовании» (41, 157). (Примечательно, с какой настойчивостью Иван III в своих речах и посланиях именует Новгород и Псков своей «вотчиной»! Этим словом он как бы отметал самую мысль о свободе выбора, о возможности выхода городов из-под власти Москвы.)

Той же зимой псковичи все же сумели прислать в Москву вслед за Исаком Шестником представительную делегацию во главе с двумя посадниками. Из Пскова «великое посольство» выехало в воскресенье 22 января 1464 года. Вероятно, они пробирались к Москве в обход новгородских земель.

По обычаю того времени, псковские послы начинали переговоры с вручения подарков. Ивану III передан был дар псковичей — 50 рублей. Кажется, великий князь был не вполне доволен этой довольно скромной суммой. Во всяком случае, ответный дар озадачил простодушных псковичей. Их предводителю посаднику Максиму Ларионовичу Иван III подарил… верблюда (40, 71). Неизвестно, как распорядились псковичи этим диковинным животным, само имя которого на Руси произносили не иначе как «вельблуд», то есть «очень („вельми“) блудливый». Однако этот подарок немало позабавил насмешливых новгородцев: псковичи просили себе у великого князя отдельного владыку, а вместо епископа получили верблюда…

Пробыв в Москве около месяца, послы вернулись во Псков в понедельник, 5 марта 1464 года (40, 158). С ними приехал и посол Ивана III Давыд Бибиков (41, 158). Он принес псковичам ответ великого князя, который был оглашен на вечевой площади. Касаясь жалобы на новгородцев, не пропускавших через свои земли псковских послов, Иван отвечал, что, во-первых, он сделал новгородцам соответствующее внушение, и они обязались впредь не мешать псковичам ездить в Москву, а во-вторых, что и сами новгородцы приезжали к нему жаловаться на своеволие псковичей и даже просили у него войско для похода на Псков.

Действительно, московско-псковское сближение сильно обеспокоило новгородцев и качнуло чашу весов в пользу мирных отношений с Москвой. Зимой 1463/64 года в Москве побывало новгородское посольство во главе с посадником Федором Яковлевичем (41, 158–159). Тогда же в Москву приходило и другое новгородское посольство во главе с двумя посадниками и двумя «житьими людьми» (следующий после бояр слой новгородского общества), о котором также упоминал Иван III в послании к псковичам. Новгородцы жаловались Ивану на бесчинства псковичей, просили прислать войско и воеводу для их наказания.

Итогом всех этих пересылок и перебранок стало заключение мира между Москвой и Новгородом. Очевидно, «золотые пояса» пошли на определенные уступки. Полагают, что главной темой споров в эти годы было стремление Москвы взять под свой контроль новгородские владения — Волок Ламский и Вологду (115, 141). Со своей стороны Иван III отклонил просьбы псковичей о собственном епископе, сославшись на то, что этот вопрос принадлежит исключительно к компетенции митрополита, который должен сначала все тщательно обдумать, посоветоваться со своими епископами, а также с великим князем.

Однако, огорчив псковичей отказом, Иван III сумел все же сохранить с ними доверительные отношения. В 60-е годы XV века во Пскове постоянно находится московский наместник. Горожане обычно сотрудничают с ним, иногда ссорятся, но в целом уже считают его как бы частью своей политической системы.

Новгородско-псковская распря продолжалась еще года полтора. Для устрашения псковичей новгородцы готовы были воспользоваться даже помощью Ордена. В этой ситуации (и не без совета Москвы) псковичи вынуждены были уступить. В августе 1465 года между Новгородом и Псковом был заключен мир, согласно которому псковичи в полной мере восстанавливали юрисдикцию новгородского владыки. Обрадованный таким исходом дела, архиепископ Иона в воскресенье, 6 октября 1465 года торжественно въехал во Псков (41, 161). Обратно он уехал 24 октября того же года, получив все положенные почести и платежи.

Той же осенью 1465 года из Пскова уехал в Москву великокняжеский наместник князь Иван Александрович Звенигородский. Отъезд его был добровольным. Возможно, князя поторопила грозная опасность: во Пскове начиналась эпидемия чумы. То затихая, то вновь усиливаясь, чума гуляла по городу около двух лет, до конца 1467 года. Беда не приходит одна: вместе с мором во Псков дважды прилетал «красный петух» (41, 162–163).

Зимой 1466/67 года псковичи вновь обратились к Ивану III с просьбой прислать к ним наместника. Деликатный вопрос выбора кандидатуры решили так: псковичи назвали два имени — Иван Васильевич Стрига Оболенский и Федор Юрьевич Шуйский. Оба были известны во Пскове по своей прежней службе. Иван III выбрал второго. В воскресенье 19 апреля 1467 года князь Шуйский торжественно въехал во Псков. (В летописи ошибочно названа другая дата: «апреля в 29, на память святого Иоана прозвитера» (41, 164). Такого святого нет в месяцесловах под 29 апреля. Зато 19 апреля, в воскресенье, праздновался святой Иоанн Палеврит. Это редкое и трудное имя было превращено летописцем в более понятное — «прозвитер», то есть пресвитер.)

Отпуская любимого горожанами воеводу во Псков, Иван III одновременно договорился с псковскими боярами о существенном расширении его прав. Князю Шуйскому разрешено было «на всих 12 пригородах… наместников держяти и судов судити его наместником» (41, 164). Прежде сидевшие на псковском столе князья имели право держать своих наместников только в 7 из 12 псковских «пригородов».

Новый конфликт псковичей с новгородским владыкой Ионой относится уже к 1468–1469 годам. Причиной его стало неисправное исполнение архиепископом своих пастырских обязанностей по отношению к псковскому духовенству. В частности, владыка не следил за исполнением псковскими попами правила, принятого в Русской Церкви со времен митрополита Петра (1308–1326), согласно которому овдовевший священник должен был либо принять монашеский постриг и уйти из мира, либо устраниться от совершения церковной службы. (Церковные каноны воспрещали священнику вступать во второй брак.) Овдовевшие попы, оставаясь в миру и продолжая службу, обычно обзаводились наложницей и имели от нее детей. Иногда, уступая внешне требованию церковного закона, они принимали монашеский постриг, но при этом оставались на своем прежнем приходе и вели мирской образ жизни. Двусмысленное поведение таких священников служило соблазном для прихожан, которые, глядя на них, и сами уклонялись от правильного исполнения своего христианского долга.