Анисим Гиммерверт - Майя Кристалинская. И все сбылось и не сбылось

И еще одна песня, она на индонезийском, знакомом Майе по песне «Индонезия» — «Цветет мангостан». Мангостан — это вечнозеленое дерево, оно цветет ярко, песня — красочная по мелодике, и вот здесь пригодится Майино знание индонезийского языка, пошутил Котяков, глядя на немного оробевшую от его предложений новую солистку.

Но это еще не все.

Нужна хорошая, свежая, еще неизвестная песня. И такая тоже есть в оркестре. Пока ее никто не поет, Майя — первая, кому ее предлагает Котяков. В Ленинграде есть молодой композитор Саша Колкер, вот его материал — «Песенка почтальона» (Саша Колкер к тому времени только-только встал на композиторскую стезю; несмотря на то что закончил лесотехнический институт, свое будущее он видел не в лесах, а за роялем). Хорошая песня, плохую не предложим.

А прощаясь, он, к удивлению Майи, протянул ей не только клавир «Песенки почтальона», но и две маленькие пластинки; на них были бразильская и индонезийская песни. И тут же предупредил, что на этом репертуаре он не настаивает, Майя должна это рассматривать как предложение и вправе сама подыскать для себя материал. Завтра оркестр уезжает на неделю, а вернувшись, запишет несколько песен на студии грамзаписи, в том числе и эти три, если Майя их возьмет и за неделю приготовит.

Однако все песни Майе понравились, выучить их труда не составляло, что она и сделала.

И вот она в студии грамзаписи, которая совсем недавно поселилась в остробашенной лютеранской кирхе из бурого кирпича на улице Станкевича, стоит перед оркестром, отделенным от нее микрофонами, вытянувшими головки на тонких ножках, и поет — так, как будто запись для нее занятие привычное, и мягкая тишина студии ей давно знакома, и голос звукорежиссера, неожиданно сваливавшийся с потолка, ее не пугает, и никто не знает, что она пишет впервые, и сама она тоже не знает, что ей придется еще много-много раз стоять перед микрофоном в разных студиях, с разными оркестрами, слушать команду и замечания звукорежиссеров из аппаратной за толстыми стеклами и эта непробиваемая тишина будет успокаивать ее, отделяя от невзгод и забот за пределами студии. (Я просмотрел каталог записей Кристалинской в картотеке Дома радиовещания и звукозаписи на Малой Никитской, бывшей улице Качалова, в нем около сотни карточек с названиями песен, и это только фондовые записи, плод большого труда певицы, оркестров, звукорежиссеров, а сколько сделано ею так называемых разовых записей для передач «С добрым утром!», Центрального телевидения, сколько напето пластинок. Возможно, еще целая сотня.)

Во время записи в раскрытую дверь аппаратной входили посторонние люди, это были работники студии, они молча слушали пение Майи, и каждый вошедший задавал один и тот же вопрос: «Кто это?» Не обращая на них внимания, звукорежиссер то смотрел на прибор, показывающий уровень записи, то переводил взгляд на стекло, за которым была студия; когда же запись закончилась, коротко бросил любопытствующим: «Майя Кристалинская». И заметил, как дирижер — это был Лундстрем — поцеловал Майину руку…

Оркестр ждал выезда на гастроли, «обкатка» новой солистки предстояла не на московских подмостках, где выступать всегда труднее, залы бывают капризными, публика избалована, она умеет не только страстно аплодировать, но и обдать новичка холодом, если он пришелся ей не по вкусу.

Но Майя Москвы не боялась, непривычным для нее было только то, что она стала солисткой известного оркестра, который собирает полные залы и нарасхват в гастрольных поездках, но и эта маленькая неуверенность в себе быстро улетучится, роль свою со временем она выучит назубок — роль профессиональной певицы, будущей звезды. И ничто уже не вернет ее в КБ. Майя станет вспоминать о нем все реже и реже и лишь во время случайных встреч со своими бывшими сотрудниками.

И понеслись поезда, увозившие оркестр в дальние края. Майин дебют у Лундстрема состоялся на Украине — в Харькове; к этому городу следовало отнестись с осторожностью, Харьков — город исключительно «шульженковский», здесь Клавдия Ивановна взяла первую в жизни ноту на сцене и первые цветы за свои песни получила в Харькове, и первые лучи безграничного обожания ее сверкнули тоже в Харькове.

Майе было непонятно, почему так быстро этот город принял никому не известную москвичку, приехавшую на гастроли. Но, видно, разглядели харьковчане в девушке, скромно стоявшей на сцене, пока еще лишь наметившиеся черты схожести с «их Клавой».

Но Кристалинская и не думала о причине такого неожиданного успеха. Певец поет душой, актер играет сердцем, писатель пишет, задействуя и душу и сердце, и не задумываются ни первый, ни второй, ни третий, почему поступают так, а не иначе: глубины их творчества анализируют их критики. И через несколько лет критики всерьез заговорили о Кристалинской, разглядев прямую жанровую связь этих двух певиц, Шульженко и Кристалинской, которые интимно-доверительной интонацией своих небольших голосов и поразительным чувством слова становятся на сцене тончайшими художниками-скульпторами — созидателями песни.

Города, в которых выступал оркестр с дирижером, работающим без излишней аффектации, внешне спокойным, сосредоточенно вникающим в каждый такт музыки, проносились быстро. Московским музыкантам суждено колесить по просторам своего отечества в многодневных гастрольных поездках, конкуренцию им составят, пожалуй, только строители и журналисты, и вряд ли в этом с ними могут сравниться их коллеги из других стран. Они лучше других знают, что такое одна шестая часть суши в длину и ширину. Оркестр Лундстрема, занимавший не менее половины вагона, начал колесить в тот год с Украины, и, говоря о первых длительных гастролях Кристалинской, можно их представить так, как делали это когда-то в фильмах о знаменитых певцах: на экране афиша, на ней крупно титр с названием города, следом — другая афиша и название другого города, третья афиша — и третье название. Итак далее. Правда, насколько помнится; в фильмах о знаменитостях обозначались столицы — Париж, Рим, Вена, а если Америка, то — Нью-Йорк.

Но у Майи с оркестром Лундстрема был более скромный маршрут: Запорожье — Днепропетровск — Днепродзержинск; Украина на том заканчивалась; пошла Россия: Ростов, Новочеркасск — и вперед, на север — Горький. Вечер, ночь, утро — дорога. Посадка — прибытие. За окнами по утрам «страна вставала со славою навстречу дня», ночью страна спала, обремененная своей славой.

Но это — за окнами вагона. А в городах шла реальная жизнь гастролирующего артиста — концерты, концерты, концерты, бесчисленные залы, полуразвалюхи-автобусы, увозящие в гостиницу, ночь в номерах, где на ладан дышит мебель, а утром завтрак в полупустой комнатушке гостиничного буфета, чистеньком, но с ограниченным ассортиментом блюд и напитков.