Илья Груздев - Горький

Далее путь Горького лежал на Мурманск.

В очерке «На краю земли» он рассказывает о рождении нового города, дает живо почувствовать важность этой работы созидания, широту размаха государственного строительства, которое ведется здесь, «на краю земли»!

«Край оживает, — заканчивает очерк Горький. — Все оживает в нашей стране. Жаль только, что мы знаем о ней неизмеримо и постыдно меньше того, что нам следует знать» (17, 247).

В Мурманске Горький встретился с молодежью, будущими журналистами. Беседа с ними осталась в воспоминании одного из участников ее36. Горький говорил о том, на что прежде всего следует обращать внимание; указывал на слабые места, мимо которых нельзя проходить, а надо непременно придавать им общественное значение, смело критиковать недостатки; особенно Горький остановился на умении видеть, подмечать черты нового, поддерживать его.

Не трудно видеть, что советы Горького молодым журналистам были его собственной программой.

«Хочется еще и еще работать. Закончив третий том моего романа, я, наверное, займусь журналистикой, чтобы встать теснее к жизни, главное — к молодежи»37.

Это письмо 1928 года показывает, что Горький, не кончив романа, мечтал о журналистике и не только мечтал, а создал вскоре новую книгу — серию очерков «По Союзу Советов».

Очерки эти явились свидетельством успехов Советского Союза в 1928 году. И не в том только дело, что механизация работы, техника промышленности позволила сделать СССР семимильные шаги, а в том, что человек стал другим, стал хозяином своего, государственного дела. И Горький подчеркивает это, напоминает о необходимости перевоспитывать человека из подневольного рабочего или равнодушного мастерового «в свободного и активного художника, создающего новую культуру».

Мысли все время забегают в далекое прошлое, пишет Горький, и прошлое служит ему превосходным мерилом настоящего.

Тишина на промыслах Азнефти, — достаточно одной этой черты, чтобы оттенить новое от старых промыслов, с их шумом и воем, которые не мог забыть Горький.

Живя с беспризорниками, он вспоминает нижегородскую колонию малолетних преступников, в которой погибали талантливые дети. «Горестная судьба этих детей — одно из самых мрачных пятен в памяти моей о прошлом» (17, 154).

Прямое изложение в очерках перебивается разговорами на пароходе, на сельской дороге, рассуждениями о буржуазной науке, историей фольклора, и все это имеет одну цель — напомнить о чудотворящей силе воли человека, силе труда.

Об одном из своих спутников, товарище из Запорожья, Горький сказал: «Он, должно быть, из тех «дальнозорких», которые хорошо видят, как трудна дорога в будущее, но не смущается трудностью ее».

Горький видел, как и его спутник, что дорога в будущее трудна и что на пути ее «лежит болото личного благополучия». «Заметно, что некоторые отцы уже погружаются в это болото, добровольно идут в плен мещанства, против которого так беззаветно, героически боролись».

Будучи на Днепрострое, он видел, как была взорвана огромнейшая скала. Она несколько раз глухо охнула, вздрогнула, окуталась белыми облаками. Потом, когда облака рассеялись, скала стала шире, ниже, но общая форма не очень изменилась — на воздух не взлетело ни одного камешка.

Инженер, сопровождавший Горького, объяснил, что этого не требуется. Вся сила взрыва тратится на внутреннее разрушение породы, а на бризантное, разметывающее, действие не остается ничего.

И Горький пишет:

«Мне очень понравился такой экономный метод разрушения. Было бы чудесно, если б можно было перенести его из области техники в область социологии. А то вот мещанство, взорванное экономически, широко разбросано «бризантным» действием взрыва и снова весьма заметно врастает в нашу действительность» (17, 187).

Такова публицистическая заостренность очерков.

Художественными делают эти журнальные очерки, помимо общего строя, масса колоритных деталей: вид на Баку с горы ночью и сравнение с видом на Неаполь; танцы салунских армян в Эривани; картины старого Курска; полночное солнце в Мурманске; пейзаж Днепра; привал в лесу между Кемью и Мурманском и беседа у костра; воображаемое движение ледяной массы, ее неизмеримая тяжесть, треск и скрежет камня, который, дробясь и округляясь, катит под собой широчайший и глубокий поток льда.

Сохранилась фотография 1929 года. Горький, вернувшись в Ленинград с Севера, рассказывает о твоем путешествии с характерно присущими ему жестами Кирову, внимательно его слушающему.

Как редактор журнала «Наши достижения», Горький читал массу материала, переписывался с авторами, заказывал очерки.

«Довлеет дневи злоба его, — что поделаешь? — пишет он автору этих строк. — Я всегда чувствовал себя человеком сего дня. Вот и теперь с утра до ночи сижу, читая материал для журнала «Наши достижения». Уже достиг бессонницы».

Он получал массу писем от читателей. Письма эти высоко поднимали настроение Алексея Максимовича. «Разбирая письма, коими осыпает меня «Русь», — писал он, — завидую человеку, который будет рыться в моем архиве»38.

Среди тысяч писем, получаемых Горьким, были и письма людей, враждебно настроенных. Всем этим «корреспондентам» Горький ответил статьей «Механическим гражданам» СССР».

Беспощадно, с уничтожающим презрением разоблачая их перед трудящимися, Горький заканчивает статью:

«Людям необходима иная действительность, не та, в которой они привыкли жить. Я вижу, что процесс создания новой действительности у нас, в Союзе Советов, развивается с удивительной быстротой, вижу, как хорошо, творчески вливается в жизнь новая энергия — энергия рабочего класса, и я верую в его победу.

Верую, потому что — знаю» (24, 441).

Горький, как никто, знал гнет царской России, сам выбивался из ее глубин, знал всю ее мерзость и кабалу, тяготевшую над народом.

Кому, как не Горькому, было знать это? И он стремился передать молодежи это знание, внушить ей непримиримость к прошлому, научить ее ненавидеть мещанство, как пережиток капитализма.

Помимо работы в журнале «Наши достижения», Горький основывает и возглавляет журналы «За рубежом», «Литературная учеба», «СССР на стройке», основывает серии книг: «История молодого человека XIX столетия», «Библиотека поэта», «Жизнь замечательных людей».

О последней серии Горький особенно заботился. Он редактировал рукописи и писал:

«Биографии нужно издавать не год, не два, разумеется, а до поры, пока не будут очерчены фигуры всех, наиболее крупных творцов культуры».