Елена Прокофьева - Плевицкая. Между искусством и разведкой

В три часа дня 14 октября у дома с желтыми ставнями остановился автомобиль. Два полицейских в штатском и Плевицкая вышли из автомобиля. Осунувшаяся и постаревшая в тюрьме, она с грустью взирала на свое былое хозяйство. Дорожки в дворике были засыпаны осенней листвой, на грядках небольшого огорода поникла красная ботва, соломенная шторка на одном из окон оборвалась и косо висела на ржавом гвоздике. Прошло так мало времени с той поры, когда здесь припеваючи жили Скоблины, но уже следы заброшенности виднелись в садике, на стенах дома, на открытых воротах опустевшего гаража. Не подозревая о судьбе хозяев, по дворику мирно разгуливали петух и две курицы. Вдруг с радостным мяуканьем к Плевицкой бросились ее любимые кошки. Лаская их, Плевицкая тихо плакала, вспоминая счастливые дни, прожитые здесь с любимым Коленькой.

Еще несколько минут, и к дому подкатили автомобили, из которых вышли прибывшие из МЭЛЭН судебный следователь Лапорт и из Парижа защитник Плевицкой, мэтр М.М. Филоненко, и представитель гражданского иска, мэтр А.Н. Стрельников. В присутствии Плевицкой начался обыск.

Бесчисленное количество писем, секретные доклады, список соединений Красной армии, донесения о деятельности русских эмигрантских организаций и политических деятелей, списки чинов РОВСа с адресами по округам Парижа, записки о гарнизоне Варшавы и вооружении польской армии, отчет о работе большевистских агентов в среде эмиграции во Франции за июнь-сентябрь 1934 года, графики агентурной сети, донесения о деятельности управительных органов РОВСа, список начальников групп 1-го армейского корпуса в районе Парижа, переписка с генералом Добровольским, смета расходов по отправке в СССР белого эмиссара и многое, многое другое неопровержимо свидетельствовало о наличии в доме Скоблиных крупного осведомительного центра.

Часть документов проливала свет на подлинные отношения Скоблина к генералу Миллеру. Так, на секретном докладе о намерениях Германии после освобождения от пут Версальского договора рукой Скоблина было написано карандашом: "Старцу Миллеру не показывать". (…)

По поручению следователя Марша эксперт-счетовод Феврие тщательно обследовал найденную в Озуар приходно-расходную книгу Скоблиных. Записи показали, что расходы значительно превышали доходы, и источника дополнительных доходов Феврие установить не смог. Велик был разрыв между доходами-расходами: за 1936 и 1937 годы доходы выразились в 45 тысяч франков, а только за первые шесть месяцев 1937 года Скоблимы истратили 56 тысяч. Также не были сбалансированы доходы и расходы за 1931–1935 годы. Их никак не покрывали и 60 тысяч, полученные Скобл иными в виде компенсации за автомобильную катастрофу в Венсенском лесу.

Вывод Феврие: Скоблины жили выше средств, доходы от концертов Плевицкой никак не покрывали всех их расходов".

Защитник Плевицкой, Максимилиан Максимилианович Филоненко, попытался поставить под сомнение достоверность записки, оставленной Миллером, и даже нашел свидетеля, уверявшего, будто это почерк вовсе не Миллера, и подпись тоже не его — целью была дискредитация оставшихся начальников РОВСа, которым при определенном раскладе исчезновение Миллера могло быть даже выгодно. Но эта попытка провалилась. Была проведена графологическая экспертиза, установившая подлинность записки.

Филоненко выдвигал гипотезу о похищении Миллера своими же подчиненными, желавшими сменить направление деятельности РОВСа, и эта гипотеза была проверена — и "отклонена целиком, ибо, по сложности событий, макиавеллизму и законченности выполнения, похищение генерала Миллера может быть делом рук тайной, прекрасно организованной и дисциплинированной ассоциации, обладающей мощными финансовыми средствами".

Плевицкая говорила, будто не знала, зачем вызывали Скоблина в РОВС той ночью, будто не слышала разговора его с полковником Мацылевым об исчезновении генерала Миллера.

— Но, когда полковник Мацылев вернулся без вашего мужа, почему у вас возникла мысль, что его в чем-то заподозрили?

Разве вы не говорили того, что, заподозренный, ваш муж мог не вынести оскорбления, покончить с собой?

— Нет, я этого не говорила! Я не думала, что моего мужа могли в чем-то подозревать.

— Когда вы узнали об исчезновении генерала Миллера?

— Узнала от полковника Мацылева тогда, когда он приехал ночью спрашивать, не вернулся ли Николай Владимирович.

— Вспомните точно, что вы тогда сказали. Какими были ваши первые слова?

— Ну, как я могу вспомнить?.. Я страшно испугалась, начала спрашивать: "Где мой муж? Что вы сделали с ним?" Потом, когда полковник Мацылев сказал, что с ним приехали адмирал Кедров и генерал Кусонский и они ждут на улице, я высунулась в окно и крикнула, что Николай Владимирович, может быть, у Миллера или в Галлиполийском собрании. А они мне сказали: "Когда Николай Владимирович вернется, пошлите его в полицейский комиссариат. Мы все сейчас туда едем".

— Считаете ли вы вашего мужа виновным в похищении генерала Миллера?

— Не знаю. Раз он мог бросить меня, значит, правда случилось что-то невероятное. Я не могу допустить, что он виноват, считала его порядочным, честным человеком. Нет, невозможно допустить. Но записка генерала Миллера и то, что он меня бросил, — против него.

— Умоляем вас, скажите правду!

— Не знаю. Я правду говорю. Я ничего, ровно ничего не знала.

Следствие по делу Плевицкой продолжалось больше года и пришло к следующим выводам:

"Скоблин на французской территории, совместно с сообщниками, оставшимися неразысканными, совершил 22 сентября 1937 года покушение на личную свободу генерала Миллера; учинил грубое насилие над генералом Миллером; сделал это с заранее обдуманным намерением; воспользовался для своих целей завлечением генерала Миллера в западню.

Надежда Винникова, по сцене Плевицкая, а по мужу Скоблина, на французской территории 22 сентября 1937 года и в последующие дни проявила себя участницей названных выше преступлений, совершенных Скоблиным и его неизвестными сообщниками, оказав им солидную помощь в подготовке, облегчении и осуществлении задуманного дела.

Дознание выявило следующие обстоятельства.

22 сентября около 12 часов 15 минут генерал Миллер покинул свой кабинет на улице Колизе, сообщив начальнику канцелярии генералу П.А. Кусонскому, что уходит на свидание, назначенное в 12 часов 30 минут, и не вернется к завтраку; перед уходом он вручил генералу Кусонскому запечатанный конверт, сказав: "Не думайте, будто я сошел с ума, но на этот раз оставляю вам этот конверт, который прошу вскрыть, если вы меня больше не увидите".