Станислав Хабаров - С высоты птичьего полета

Подошел и французский врач, вернувшийся с места посадки: «Титов и Манаров чувствуют себя лучше Кретьена, хотя Кретьен тоже хорошо. Они, целый год прожившие в невесомости. Удивительно».

На столе стояли две бутылки белого сухого «шабли» и бутылка красного вина. Нас было за столом девять человек, и еще подходил Симон из-за соседнего стола. У него там не хватило вина, и он взял бутылку отсюда. Спустя время все сняли пиджаки, и я, посидев еще некоторое время, тоже снял. Потом Тулуз написала четким каллиграфическим почерком на память мне несколько фраз. За столом у нас переводчика не было. И мы отправились за соседний стол, где переводчица нам перевела: «Пусть такие шедевры, как «ЭРА», найдут свой дальнейший путь в советско-французском космосе. Жоэль Тулуз». Это было в какой-то мере итогом работы и взаимоотношений, и она шутливо подставила щеку, а я коснулся её губами.

Нас, оказывается, разглядывали. На следующее утро всё комментировалось так, словно не было двух с половиною лет совместных усилий, сложных отношений, конца работы. Словом, как в песне, которую пели в студенческие годы: «А на утро вызвал меня спецотдел: почему, товарищ, вместе с танком не сгорел? А я им обещаю, а я им говорю: в следующей атаке обязательно сгорю…»

Полет закончен. «Полет» продолжается

И вот всё минуло, заслонилось, ушло в зыбучий песок, но мы по привычке выделяли еще в газетах французские новости.

Разъяснялся статус ордена Почётного Легиона в связи с награждением космонавтов. Сообщалось о русском кладбище в Сен-Женевьев-дю-Буа. Там захоронены теперь и Андрей Тарковский, и Виктор Некрасов, жившие ещё в начале проекта, а теперь лежавшие в чужих могилах во французской земле – кладбище переполнено. В начале века здесь оказалось много русских. Через Париж прошло 140 тысяч русских эмигрантов, и все они считались врагами нашей страны. Но бывшие белогвардейцы отказывались служить в гитлеровской армии, и даже Деникин не стал создавать новую добровольческую.

Смена правительства не принесла изменений во взгляде на вооружение. Военный министр Ж.-П. Шевенман высказался за рациональную оборону. Даже если задержатся строительство ядерного авианосца «Шарль де Голль» и производство новых танков «Леклерк», судьбы ракеты «Гадес», доставляющей ядерные заряды, и атомной подлодки «Триумфан» – не претерпят изменений.

«Маша в Париже» – под таким заголовком газеты опубликовали сообщение об участии московской красавицы – Маши Калининой – в конкурсе «Мисс Франция». В предновогоднем опросе французов телекомпанией ТФ-1 наиболее популярным человеком года был назван М.С. Горбачёв.

И был особенный, ясный, морозный и бестолковый день. Сначала я попал в парадный подъезд профилактория, и подозрительный врач долго меня расспрашивал, пока другой – вежливый и доброжелательный – куда-то звонил, выяснял и попросил немножечко подождать. Затем в вестибюле появился Саша Серебров и спросил: «Не вспоминал ли я его при выходе?» Потом пришел Саша Иванченков с подарком, прошёл Роберт Дьяконов, сказал, что надо подождать, а врач-француз, опекавший экипаж, пробовал разговаривать со мной по-английски. В вестибюль вошли космонавты, и Муса Манаров, весь в синем и голубом, заметил меня, подошел, поздоровался. Тут были Титов и Кретьен. Они шли на тренировку, хотя всего лишь несколько дней назад вернулись из космоса.

Расписание менялось, и только в половине четвертого я очутился перед огромным цельным стеклом, разделявшим комнаты. Передо мной за маленьким столиком с микрофонами сидел спортивный, подтянутый Жан-Лу. Прежде всего он пожаловался, что в эти послеполетные дни его режим даже тяжелее, чем в предстартовые: до поздней ночи его расспрашивают. А что касается экспериментов, хорошо бы говорить вместе с французскими специалистами. Им ведь придется снова рассказывать. Когда они будут здесь? Не раньше 15 января, в новом году. А к этому времени можно многое и подзабыть… И начался долгий рассказ о выходе.

Что удивило в рассказе Кретьена? Всё было иначе, и прав был Саша Серебров, когда говорил, что в невесомости при выходе всё пойдет не так, как заранее мыслится, и придется перестраиваться, и на всё потребуется дополнительное время. Что там «ЭРА», необычным оказалось даже поведение «Образцов». Там кнопка всего, и та не желала расстёгиваться.

Разговор был нужным, другого не было – Кретьен улетел в Париж. Мы ещё и ещё прокручивали видеозаписи – бортовое немое кино, дорисованное воображением. Как всё пробовали, и не получалось, и Кретьен сказал, что нужно, необходимо раскрыть, и тогда Саша Волков пошёл ва-банк и стал пинать непослушную «вязанку» конструкцию.

Направление ударов оказалось не лучшим для раскрытия. Попрежнему свой совет я считаю лучшим из всех. Но Саша попробовал свой путь. Он был опасен возможностью разгерметизации, но на первый взгляд казался эффективным. И вот, наконец, конструкция распустилась. Дальше всё пошло, как положено, с небольшими отклонениями. И зонтик конструкции, улетая, позировал, повернувшись наблюдаемой большей плоскостью, освещенной прожектором Солнца.

Улетела и затерялась в космосе наша «ЭРА», а точнее не затерялась, потому что за ней теперь будут тщательно следить, как и за всем, что остается в космосе, пока она не угодит в плотные слои и не разложится в естественной атмосферной печи на молекулы.

Что оставалось пожелать? Необходимо больше доверия. Нам предложили испытать новую конструкцию, однако для нас оставалась она вещью в себе. Мы как бы брались установить «черный ящик» в открытом космосе и после этого выяснить: как он себя поведёт? Знай мы заранее её особенности, предложили бы эффективней при подготовке испытать её. Правда, на последних этапах наземных работ при временном дефиците мы получали обычно на всё отрицательный ответ.

Мы говорили: сделайте то-то и то-то, а нам в ответ: мы исчерпали свой ресурс; словно им было всё равно. Закончен положенный этап, а дальше хоть трава не расти. Правда, в отчёте потом мы прочитали, что состоялись какие-то испытания, не сообщенные нам, на аэростате например. Но почему и на аэростате? В этом – что-то жюльверновское.

Французские космонавты не прерывали испытательных полётов.

Земля достраивала комплекс «Мир». Испытываются очередные модули.

Париж прекрасен и ночью.

Мы в Дефансе – районе высотных парижских зданий.

Программа послеполётного симпозиума.

Итоги полёта подводили в курортном средиземноморском городке Вильфранш-сюр-Мер.