Кло Андре - Харун Ар-Рашид

При Аббасидах[132], когда и этот источник, в свою очередь, обмелел, торговцы начали искать рабов везде, где только можно, и в результате на рынках Багдада появились невольники самого разного происхождения: «Глашатай посмотрел на купцов, которые там находились, и заметил, что не все еще собрались. Он подождал, пока на базаре не началась бойкая торговля, и не стали продавать служителей всех рас — нубийцев, такуриан (Судан), франков, марагиан (Азербайджан), греков, татар, черкесов, берберов, эфиопов, каланджийцев (со смешанным красно-желтым цветом кожи) и прочих» («Тысяча и одна ночь»).

Черный континент поставлял множество нубийцев, эфиопов, банту, сомалийцев, даже сенегальцев и жителей Чада. Их продавали вожди собственных племен или захватывали в плен разбойники, связанные с купцами крупных городов Африки или арабского побережья, а потом по суше или морю перевозили из одного пункта в другой. Тех, кому уготована была участь евнухов, обычно суданцев, кастрировали в Египте и чаще всего продавали достаточно дорого.

Другим источником рабов являлась Центральная и Восточная Европа, населенная славянами. Славяне, наряду с англосаксами, ценились выше всех прочих. Начиная с VIII в. они заняли место тех, кого торговцы католической Европы продавали на внутреннем рынке.

К крупнейшим рынкам рабов вело несколько дорог: восточная, через Волгу (Итиль, столицу хазар), Армению (один из центров кастрации), Рейй и Багдад; другая проходила через Черное море, третья — через Рейн и Дунай. Самый крупный западноевропейский невольничий рынок находился в Вердене, известном центре кастрации, которую, по большей части, производили евреи. Отсюда, через Сону и Рону, их переправляли в Нарбон или Арль, а затем в Испанию или на Восток. С середины VIII в., несмотря на протесты пап, одним из главных поставщиков рабов стал другой важный рынок, Венеция, а также Прага. Таким образом, по всей Европе мужчин и женщин хватали и продавали мусульманам и христианам Византии. Англосаксов доставляли в Венецию через Лион или отправляли прямиком в Испанию. Ломбардцев закупали на рынках Южной Италии и перепродавали в Египте и Ифрикие.

Мусульмане ценили оружие, произведенное в католической Европе. Превосходство германцев, производителей самых лучших мечей, безусловно, объяснялось их связями с народами Центральной Азии, возможно, тюрками, у которых традиции кузнечного дела восходили к глубокой древности. Точно так же жители Востока ценили одновременно прочное и гибкое скандинавское оружие.

Кроме того, мусульмане покупали на Западе металлы, меха, древесину для кораблестроения. Отсталой и бедной Европе было почти нечего предложить, а то, что она покупала, предназначалось для ничтожного меньшинства, и, в основном, речь шла о предметах роскоши, которые она не производила, в частности, о тканях. Высшее духовенство и аристократия носили платья из пурпурного, расшитого золотом шелка. Так, одеяния Карла Великого и его дочерей произвели сильное впечатление на поэтов. Людовику Немецкому пришлось издать указ, запрещавший солдатам одеваться в вышитый шелк. Алкуин осуждал священнослужителей, которые растрачивали церковные средства на роскошные одежды. Кроме того, Европа ввозила специи, в небольших количествах, лекарственные травы, слоновую кость, листовое золото и серебро.

Таким образом, между Западом и Востоком наметились некоторые торговые пути. Один исходил из Англии, пересекал Бретань и вел к Лиссабону, а затем к мусульманским портам Атлантического побережья. Другой начинался в Германии и стране франков, а потом, пройдя через Нарбон, заканчивался в Испании и Северной Африке. Итальянские порты — Амальфи, Гаэта и Салерно — также начали играть свою роль посредников по отношению к городам Северной Африки — Тунису, Фустату и Кайруану. Скандинавские и русские торговцы, со своей стороны, присылали в Багдад меха, оружие, мед и воск, лошадей и, естественно, рабов. Обратно они увозили ткани, блюда, серебряные монеты. Доставка осуществлялась караванами, которые, как правило, двигались вдоль рек — Дона, Волги, Днепра, выходили к Каспийскому и Черному морям, а там происходила стыковка с мусульманскими купцами из Азербайджана, Гургана, Хорезма, но некоторые из последних достигали Киева, верховий Волги и Балтики.

Таким образом, мусульманский мир оказался в эпицентре мощного коммерческого движения, соответствовавшего развитию потребления, которое само по себе является источником новых видов деятельности. Этот стимул к потреблению обеспечил исламской цивилизации материальную базу, без которой она, наверное, никогда не смогла бы достичь такого блеска. Именно это процветание, опиравшееся на сильную политическую власть, позволило империи Аббасидов стать тем тиглем, в котором соединились достижения близких и далеких цивилизаций и откуда берет одно из своих главных начал средневековая Европа.

ГЛАВА IX

ЖАЖДА ЗНАНИЯ

Изучайте науку, даже если для этого вы должны дойти до самого Китая.

Чернила ученого священнее, чем кровь мученика.

Омейяды, великие строители и дилетанты, охваченные тоской по арабской и бедуинской поэзии, по-видимому, практически не поддались интеллектуальным влияниям империй, которые разрушили. Тем не менее с конца VII в. некоторые халифы имели библиотеки: первым из них стал Муавия, затем принц Халид, сын Язида I. Ибн ал-Адим сообщает нам, что «он призвал группу греческих философов, живших в Египте и способных ясно и красноречиво выражаться на арабском. Он попросил, чтобы они перевели с греческого и коптского труды по алхимии. Это были первые переводы, сделанные на земле ислама»[133]. Однако подобные произведения оставались единичными, и единственный знаменитый автор этой эпохи, Джабир, или Гебер, из латинских переводов алхимических текстов, вероятно, был целиком и полностью измышлен исмаилитскими миссионерами IX и X вв. по политическим причинам[134]. Таким образом, до Аббасидов никакой собственно арабской науки не существовало.

Только изучив работы древнегреческих авторов, иранцы, индийцы, а также арабы произвели собственные оригинальные труды. Ислам усвоил наследие предшествовавших ему культур, а затем, в X и XIII вв., передал его Западу.

Причины распространения эллинизма в течение арабского средневековья восходят к далекому прошлому. После Никейского собора (325 г.) Церковь осознала, что сирийские христиане, говорившие на арамейском или древнесирийском языке, уклонились от католического богословия и литургии и нуждаются в просвещении. Одна школа, которую возглавил отец Церкви Ефрем, была учреждена в Нисибине на границе Сирии и Верхней Месопотамии. Когда Нисибин захватили персы, Ефрему пришлось бежать в Эдессу, где он открыл другую школу, и вскоре она приобрела широкую известность. Преподавание шло на древнесирийском, и около конца IV в. именно на этот язык был переведен ряд греческих текстов, сначала богословских, а затем и философских, включая некоторые произведения Аристотеля. Однако в 431 г. Эфесский собор осудил ересь Нестория[135]. В конце V в., когда большая часть эдесской школы выступила на стороне Нестория, император Зенон, сторонник монофизитства, приказал ее закрыть. Школа снова перебралась в Нисибин, где сделалась крупнейшим университетом несторианской церкви (к ней был присоединен факультет медицины и больница). Этот период ознаменовался распространением влияния несторианской церкви, миссионеры развернули наступление в сторону Центральной Азии, а в арабском мире добрались до Медины.