Шарль Голль - Военные мемуары - Призыв 1940-1942

На следующий день, 25 июля, Оливер Литтлтон, министр без портфеля в английском правительстве, ответил от имени Англии:

"Мы признаем исторические интересы Франции в Леванте. Великобритания не имеет никаких интересов в Сирии и Ливане, кроме желания выиграть войну. У нас нет никаких намерений посягать каким-либо образом на позиции Франции. И "Свободная Франция", и Великобритания обещали независимость Сирии и Ливану. Мы охотно допускаем, что как только этот этап будет окончательно завершен, Франция должна будет занять доминирующее в Леванте и привилегированное положение по сравнению со всеми другими европейскими странами... Вы имели возможность ознакомиться с недавними заверениями премьер-министра, сделанными в этом духе. Я счастлив подтвердить их сегодня".

В том же письме Литтлтон заявлял, что принимает текст соглашения, который я ему передал и в котором речь шла о координации действий английских и французских военных властей на Востоке. Из него следовало, что англичане не имеют права вмешиваться в Леванте в политическую и административную область, а мы в свою очередь соглашаемся на выполнение их командованием функций стратегического руководства. Причем точно определялись границы этого руководства.

В тот же день я выехал в Дамаск и Бейрут.

По тому, как происходил торжественный въезд главы "Свободной Франции" в сирийскую столицу, можно было убедиться в энтузиазме населения этого древнего города, который раньше при всяком удобном случае подчеркивал свою холодность по отношению к французским властям. Когда несколько дней спустя я обратился в стенах университета к представителям страны, сгруппировавшимся вокруг сирийского правительства, и уточнил цели, которые ставила перед собой в Леванте Франция, я добился с их стороны полного понимания.

В Бейрут я прибыл 27 июля. Французские и ливанские войска были выстроены шпалерами на всем протяжении пути, в то время как толпа встречала меня аплодисментами. Я направился через переполненную восторженным народом Пушечную площадь в Малый сераль и торжественно обменялся там полными оптимизма речами с главой ливанского правительства Альфредом Наккашем. Затем я явился в Большой сераль, где собрались французские должностные лица. Большинство из них поддерживало систему управления, установленную Виши, или относилось к ней с доверием. Но, вступая с ними в беседу, я убедился еще раз, какое влияние оказывают на поведение и даже на убеждения людей события, если они в полном смысле этого слова являются решающими. Высокопоставленные лица, чиновники, представители духовенства - все заверяли меня в своей лояльности и обещали, что будут служить своей стране при новой власти с безграничной преданностью. Должен сказать, что за самыми небольшими исключениями эти обещания были выполнены.

Почти все французы, оставшиеся в Сирии и Ливане, невзирая на самые трудные обстоятельства, не переставали доказывать на деле, что они тесно сплотились вокруг "Свободной Франции", которая боролась за освобождение страны, одновременно осуществляя на местах права и обязанности Франции.

Между тем как раз настало время, чтобы заставить уважать эти права и обязанности. Сразу же по прибытии в Бейрут я констатировал, насколько мало считаются генерал Уилсон и его политические сотрудники в военной форме с соглашением, заключенным мною с Литтлтоном. Должен признать, что это не вызвало у меня удивления. Что же касалось выполнения условий перемирия, равно как и поведения англичан в Сирии и Ливане, то все происходило таким образом, как будто никто ничем не был нам обязан.

В полном согласии с англичанами Денц сосредоточил свои войска в районе Триполи. Командование по-прежнему оставалось в его руках. Воинские части со своими начальниками, оружием и знаменами расположились лагерем одна возле другой. Виши осыпало их орденами и благодарностями с объявлением в приказах. Войска получали только ту информацию, которую пропускали вышестоящие чины, и им постоянно внушали мысль о предстоящей репатриации. Из Марселя уже сообщали об отправке судов, которые должны были погрузить всех сразу. Дарлан не терял ни одного дня, чтобы отправить их во Францию, и немцы также стремились ускорить их возвращение. А тем временем согласно указаниям Денца, с которыми в полной мере считались английская комиссия по перемирию и органы английской охраны, офицерам и солдатам было запрещено всякое общение с личным составом свободных французских войск, которые, в свою очередь, были лишены возможности войти в контакт с ними. При таких условиях переход на нашу сторону был редким явлением. А мы надеялись, что сможем оказать влияние на совесть и сознание этих людей в индивидуальном порядке и лояльно, если бы им дали возможность выслушать нас и сделать свободный выбор. Вместо этого происходила спешная погрузка организованной армии, которую держали в атмосфере озлобления и унижения и у которой было лишь одно желание - возможно скорее покинуть страну, где они понесли столько напрасных жертв и потратили столько тщетных усилий.

Итак, обязательства, взятые на себя английским правительством по вопросу о толковании условий перемирия, заключенного в Сен-Жан д'Акре, оставались мертвой буквой. В таком же положении находился и вопрос о политической незаинтересованности Великобритании в Сирии и о границах полномочий английского военного командования. Если в Дамаске и Бейруте эти посягательства еще носили скрытый характер, то наоборот, в областях, где интересы сталкивались особенно остро и на которые давно метила Англия или ее хуссейновские друзья, эти посягательства проявлялись совершенно открыто.

В Джезире с майором Рейньером, представлявшим генерала Катру, местные английские власти обращались как с подозрительным лицом и препятствовали ему формировать ассиро-халдейские батальоны и временно распущенные сирийские эскадроны. В Пальмире и в пустыне свирепствовал англичанин Глабб, которого там называли "Глабб-пашой". Он командовал так называемыми трансиорданскими вооруженными силами и старался привлечь бедуинские племена на сторону эмира Абдуллы. В Хуране английские агенты оказывали давление на местных вождей, чтобы и их тоже заставить признать власть Абдуллы и платить ему подати. Тревожные сведения приходили также из Алеппо и из области алауитов.

Но особенно откровенно проявляли свои намерения англичане в Джебель-Друзе. Между тем там не происходило никаких боев, и генералы Вилсон и Катру пришли к соглашению, что союзные войска могут войти в эту область только тогда, когда по этому вопросу будет принято общее решение. Можно легко представить себе наше удивление, когда стало известно, что в Джебель-Друз вошла целая английская бригада. Англичане самочинно взяли на свою службу друзе кие эскадроны, и некоторые вожди, созванные и подкупленные Бассом, или иначе "коммодором Бассом", заявили, что они не признают французские власти. Так называемый "Французский дом" в Сувейде, который занимал наш представитель, был насильственным образом захвачен и превращен в резиденцию английского командования. В присутствии войск и местного населения французский флаг над резиденцией был спущен и поднят флаг Великобритании.