Наталья Старосельская - Сухово-Кобылин

Позже, в 1847-м, Николай Платонович Огарев писал одному из своих друзей: «У m-me Salias бываю я довольно часто. Мне так хорошо, можно говорить вздор и видеть прекрасное лицо — две вещи, которые доставляют великую отраду».

Душенька Сухово-Кобылина была добродетельна в том старом, возвышенном понятии, которое некогда в это слово вкладывалось. Скорее всего, печальное, тревожное настроение, которое охватывало девушку в присутствии Огарева, объяснялось тем, что она страдала из-за своего первого, робкого чувства. Николай Платонович был женат, а значит, какие бы разлады ни происходили между ним и его женой, Марией Львовной, Евдокия Васильевна должна была отказаться от своей любви…

Весной 1848 года Душенька встретила свою судьбу. Была ли это пылкая любовь или чувство ее было более продиктовано невозможностью мечтать о каком бы то ни было счастье с Огаревым, но случилось то, что случилось.

Михаил Федорович Петрово-Соловово был человеком состоятельным и еще обладал замечательными личностными качествами, в чем впоследствии семья Сухово-Кобылиных убеждалась не раз. Это он ездил с Сухово-Кобылиным в ту страшную ночь ноября искать следы Луизы Симон-Деманш, это он вел переговоры со следователями и готов был дать любую взятку, только бы снять подозрение с брата жены. Но все это случилось гораздо позже, а тогда, весной 1848-го, Михаил Федорович, появившийся в доме Сухово-Кобылиных, был молод, красив, удачлив, страстно влюблен — Душенька ответила на его предложение согласием, о чем никогда, видимо, не пожалела. В день рождения Александра Васильевича, 17 сентября 1848 года (Мария Ивановна, боготворившая сына, считала этот день самым счастливым не только для него, но и для всей семьи), Евдокия Васильевна и Михаил Федорович обвенчались. Вскоре после свадьбы они уехали в Петербург, позже с ними стала жить и младшая сестра, Софья Васильевна, поступившая в Академию художеств. А год спустя, в 1849 году, Николай Платонович Огарев сблизился с Н. А. Тучковой и уехал с ней в Крым с намерением эмигрировать и соединиться за границей с Герценом, покинувшим Россию еще в 1846 году. Роман Огарева с Тучковой развивался, можно сказать, на глазах Елизаветы Васильевны, она первая и разглядела влюбленность Наталии Александровны.

Вполне вероятно, что графиня Салиас де Турнемир, проницательная и, по отзывам современников, довольно бесцеремонная женщина, присвоившая себе поэтический цикл Огарева, знала и о его страсти к Душеньке, которая, похоже, тлела в самой глубине сердца Николая Платоновича всю его жизнь…

Спустя много лет он вспоминал о Душеньке в одном из писем: «А чего не было в этом бесконечно красивом образе: и магнетический взгляд, и каждое движение, полное магнетизма, нежности, кротости, грации, такта, благоволения».

Александр Васильевич скучал по любимой сестре, уехавшей из Москвы. 8 ноября 1848 года он пишет ей: «Милая Душа… Твоя записочка доставила мне настоящее удовольствие, потому что мне недоставало ее, — из всей семьи, которая тебя так любит, я был, кажется, единственным, который в это первое время твоего нового существования не получил от тебя ни слова, ни знака памяти. Почему? Ты же знаешь, какое было бы для меня счастье по крайней мере услышать от тебя, что ты счастлива… Во всяком случае, благодарю тебя за память обо мне и особенно за сказанные в письме милые, хорошие слова о Мишеле и о ваших отношениях. Новости, которые ты мне сообщаешь о вашем домашнем житье, мне доставили еще больше удовольствия, потому что я увидел в этом приближение к жизни тихой, домашней… Для того, кто много вращается в свете, трудно понять, что действительные чувства не подчиняются четырем правилам арифметики, что одно чувство стоит больше, чем три или четыре. Знаешь ли ты, милый друг, что я дорого заплатил за эту маленькую и простую истину, в брачной жизни за нее можно заплатить еще дороже…»

Какой удивительной нежностью дышит это письмо, какие простые, ласковые слова привязанности и подлинного родства душ ощущаются в нем!.. Но и еще одно чувство диктовало эти строки: за два года до гибели Луизы Александр Васильевич, светский щеголь и баловень судьбы, оказывается, грезил о «жизни тихой, домашней». Видимо, не с Симон-Деманш, брак с которой был невозможен. Но в данном случае нам не настолько и важно, с кем; значительно важнее само признание: «…я дорого заплатил за эту маленькую и простую истину, в брачной жизни за нее можно заплатить еще дороже…»

Любовь к сестре распространилась в душе Александра Васильевича и на ее мужа, а позже — на детей, ставших любимыми племянниками.

С годами Александр Васильевич, вероятно, все более убеждался, что судьба справедливо наделила полной мерой счастья лишь одного человека из семьи. Душеньку. Ведь он не просто любил сестру — на протяжении всей жизни они были близкими друзьями, делили все радости и беды. И с возрастом, когда встречи их стали редкими, брат и сестра писали друг другу часто.

Недаром, наверное, самое имя Евдокии Васильевны считалось в семье счастливым — среди потомков Сухово-Кобылиных было несколько женщин, названных в честь и в память Душеньки. Правда, нельзя сказать, что им это имя принесло счастье…

Внучка графини Салиас де Турнемир, дочь Евгения Салиаса, Евдокия Евгеньевна, вышедшая замуж за князя Юрия Урусова, испила чашу страданий до дна; пережив события 1917 года, она потеряла в начале 1920-х младшую дочь Ленушку, работавшую в Кремлевской библиотеке и обвиненную в том, что она подсыпала яд между страницами книг, которые брали читать видные деятели партии, а сама скончалась в ссылке, куда отправилась вслед за мужем. Другая дочь Урусовых, Евдокия (дома ее Звали Эда), стала актрисой, вышла замуж за артиста Михаила Унковского, потомка адмирала Унковского, командовавшего фрегатом «Паллада», на котором совершил кругосветное путешествие И. А. Гончаров. В начале 1930-х годов Михаил Унковский был в числе других артистов Ермоловского театра обвинен в антиправительственном заговоре и расстрелян. Евдокия Юрьевна Урусова была отправлена в ссылку. Вернувшись, стала работать в Театре драмы во Владимире, в начале 1950-х годов актрису вновь арестовали, она вышла на свободу лишь после смерти Сталина. Евдокия Юрьевна прожила долгую жизнь и играла на сцене едва ли не до последних дней…

Но это сюжет другого рассказа.

После смерти отца Александр Васильевич еще сильнее привязался к детям Петрово-Соловово, Василию, Федору (по традиции первенцы были названы в честь своих дедов), Николаю, Борису и Машеньке — единственная дочь Душеньки носила имя бабушки, Марии Ивановны Сухово-Кобылиной. Он любил, когда они гостили в Кобылинке, вместе и порознь, наполняя ее весельем и радостью. Александр Васильевич не мог не вспоминать в эти дни раздолье на Выксе, когда он и его сестры были молоды и вся жизнь расстилалась перед ними широкой дорогой, когда прогулки, театр, мечты под соловьиное пенье — все, все обещало в будущем счастье…