И все-таки жизнь прекрасна - Андрей Дмитриевич Дементьев
…Мы приехали с Аней в Переделкино прямо с похорон Егора Яковлева. Над Гришиной могилой уже гремел траурный салют. Моряки стреляли в небо, куда вскоре устремится душа поэта. Комья земли летели на гроб, и стук их отдавался в душе скорбью и обидой. Уходил от нас последний из могикан – замечательный поэт, воин, совестливый человек.
Там, у свежей могилы, его друзья и поклонники подарили мне последнюю Гришину книгу, верстку которой он успел подписать. «Спешите делать добрые дела…» – звучит во мне его завещание.
* * *
…Жила на Северном Кавказе очаровательная девочка – талантливая и бесстрашная журналистка – Катя Малик.
Не помню, как мы с ней познакомились, но помню, что сразу подружились. Может быть, потому, что она самозабвенно любила стихи и была очень приветлива и интеллигентна в отношениях с самыми разными людьми. Иногда я читал в «Комсомольской правде» ее мужественные репортажи из горячих точек. Она приезжала или прилетала туда всегда первой и честно писала обо всем, что видела, что ее потрясло и что становилось горькой страницей ее жизни.
В свои двадцать с небольшим она ничего не боялась. Кроме риска обмануть своих читателей даже малой неправдой. Ее журналистский опыт нередко приходил к ней через жестокость и слезы, через кровь и гибель простых людей – ее героев и земляков. Но такая уж у нас жизнь, полная тревог, потерь, опасностей и сожалений.
Мы встречались с ней в Москве и на Кавказе. И каждая встреча была для нее и для нас с Аней неожиданным праздником, интересным событием, потому что Катя была образованна и непосредственна, искренна и доброжелательна, что, кстати сказать, влекло к ней и молодых и старых.
Я дарил ей свои книги и знал, что она не просто читала их, а перечитывала и многие стихи знала наизусть. Однажды она привезла нам газету со своей статьей о моем творчестве. Я поразился ее глубоким суждениям о поэзии, ее вдумчивому проникновению в суть творчества.
Катя была талантлива. Я был уверен, что ее ожидало яркое будущее. Как-то сказал ей: «Будь я сейчас главным редактором той старой «Юности», я непременно печатал бы твои статьи и очерки…».
Но жизнь ее оборвалась на крутом взлете таланта – оборвалась внезапно и трагически…
Прости, Катя, что мы не почувствовали вовремя твою сверхчеловеческую усталость, с которой тебе одной не удалось справиться.
Другу навсегда
После нас
Все будет так же после нас.
А нас не будет.
Когда нам жизнь сполна воздаст, —
У мира не убудет.
По небу скатится звезда —
Слезой горючей.
И не останется следа.
Обычный случай.
Я вроде смерти не боюсь…
Хотя нелепо
Порвать загадочный союз
Земли и Неба.
Пусть даже ниточной одной,
Едва заметной,
Став одинокой тишиной
Над рощей летней.
Негромкой песней у огня,
Слезою поздней.
Но так же было до меня.
И будет после.
И все ж расстаться нелегко
Со всем, что было.
И с тем, что радостно влекло,
И что постыло.
Но кто-то выйдет в первый раз
Вновь на дорогу.
И сбросит листья старый вяз
У наших окон.
Все будет так же после нас.
И слава Богу.
Эти стихи я написал и посвятил Андрею Вознесенскому в 1980 году, а познакомились мы с ним в 1968, когда я редактировал его сборник «Тень звука.» И все началось со взаимного раздражения и непонимания друг друга. Вот как об этом, спустя много лет, написал сам Вознесенский в книге «На виртуальном ветру.» Вообще мне везет на людей с чистой аурой. Даже суровые натуры порой оборачиваются ко мне солнечной стороной. Как мы враждовали с Андреем Дементьевым! Как я ошибался в людях! Работник ЦК ВЛКСМ, назначенный редактировать мою книгу, казавшийся мне монстром и пижоном, он с ходу зарубил тридцать стихотворений. Я взбесился. Потом мы сели за стол переговоров, и я строка за строкой объяснил ему смысл моей эстетики. Вечерело. Оказалось, что он искренне считал, что мои метафорические сплетения – это лишь политический кукиш. Он понял, распахнулся. С тех пор мы на долгие годы крепко подружились. Он был предан поэзии. «Я ненавижу в людях ложь» – эта строка его была не лозунг, а жизненное кредо. За что он тяжко расплатился судьбой.»
В этом отрывке только одна неточность. Никто меня не назначал редактировать книгу Вознесенского, потому что я работал тогда не в аппарате ЦК ВЛКСМ (это случилось позже), а в издательстве «Молодая гвардия», где заведовал редакцией современной советской поэзии и по своему выбору еще до книги Андрея уже отредактировал сборники Михаила Дудина, Расула Гамзатова и Роберта Рождественского. Но он был прав, когда писал, что с этой книги мы стали друзьями. А дальше со сборником «Тень звука» стали происходить какие-то странности. Мне позвонили ребята из «Комсомольской правды» и доверительно передали, что в газете лежит разгромная статья о Вознесенском. Мне удалось ее снять. Однако тогдашнему первому секретарю ЦК ВЛКСМ Евгению Михайловичу Тяжельникову – человеку образованному и умному – позвонил руководитель Центрального телевидения всесильный господин Лапин и тоже что-то наговорил о книге Вознесенского. Мы встретились с Андреем и я посоветовал ему пойти к Лапину и попытаться все ему объяснить… Я был уверен, что мой мудрый друг сумеет расположить к себе знатного чиновника, у которого, кстати, была одна из лучших в Москве поэтических библиотек. Так и случилось… Сергей Георгиевич Лапин проникся доверием к знаменитому поэту и даже предложил ему открыть серию телевизионных литературных передач в Останкино. Книгу «Тень звука» официальные зоилы оставили в покое.
За долгие годы нашей дружбы с Андреем произошло много знаменательных событий в стране, а значит и в жизни каждого из нас. Долгие времена застоя сменила неожиданная перестройка, которая после так называемой коротенькой оттепели, показалась всем воротами в политический и социальный рай… Но мы жили своими заботами, надеждами и тревогами. А тревог хватало. Когда пресловутый альманах «Метрополь» раскидал писателей по разным странам, а иных приговорил к молчанию, я напечатал в журнале «Юность» произведения отверженных властью талантливых авторов «Метрополя» – М. Жванецкого, Е. Рейна, А. Арканова,
