Тоти Даль Монте - Голос над миром

В убежище мне подали скромный ужин.

«А ведь этот непрошеный гость чуть не надорвался от крика, бедняга, единственно из желания спасти меня», — подумала я.

Во время войны в Германии со мной было много приключений такого рода. Они мне послужили хорошим предлогом для того, чтобы отказаться от всяких других предложений петь в Германии и больше туда не возвращаться.

В общем, атмосфера там стала гнетущей, и виной этому были не только воздушные налеты.

Впрочем, и в Италии в это же время, особенно после 25 июля и 8 сентября 1943 года, обстановка значительно накалилась.

В довершение всего тот памятный год совпал для меня с разочарованием в любви. Мне было очень грустно. Монтесанто любил меня по-прежнему, но сознавал, что наши пути разошлись навсегда. Он страдал, и я страдала вместе с ним. Нам остались лишь нечастые встречи в миланском кафе, неподалеку от арки Мира, словно мы двое юных студентов, полных иллюзий и гнетущей тоски.

Впрочем, у нас это были уже не иллюзии, а разочарования, скорее даже одно-единственное, острое разочарование, не зависящее от нашей воли, фатальное и непреодолимое. Счастье еще, что по работе мне довольно редко приходилось бывать в Милане.

После того печального турне по Сицилии я дала последний концерт в Вене, а потом отправилась в длительную гастрольную поездку по городам Италии. Из Турина я переехала в Ливорно, а оттуда в Венецию, Ровиго, Сарцано. Наши гастроли завершались в Барселоне.

Продолжительное турне не обошлось без неприятных происшествий, и, как всегда, их причиной была война. Но в общем гастроли прошли успешно.

В Испании я дала ряд концертов, а затем летом взяла небольшой отпуск и отправилась на лечение в Сальсомаджоре.

Положение на фронтах становилось все более критическим. Американцы и англичане высадились в Сицилии. Всюду царили растерянность и страх. Я решила не задерживаться в Сальсомаджоре и укрыться вместе с Мари в Барбизанелло.

Известие о падении фашизма застало нас в Барбизанелло. Почти все лето и начало осени я провела в безопасности в своей вилле, если не считать нескольких поездок в Монтекатини для выступлений в «Севильском цирюльнике».

Наступило суровое время. Наша бедная родина должна была расплачиваться за все свои ошибки, и прежде всего за участие в разрушительной, несправедливой и заранее обреченной на неудачу войне, ведь не было никакой надежды выиграть ее. Вскоре грозное эхо событий докатилось и до Барбизанелло. Целые группы солдат, отбившихся от своих частей, в страхе перед немцами и концентрационными лагерями устремились на мою виллу. Мой сад превратился в пристанище для беглецов, стремившихся как можно скорее добраться к себе домой. Надо было их укрывать, кормить, одевать. Вся мужская одежда, которую я нашла в доме, в основном одежда моего мужа, братьев и знакомых, была роздана этим горемыкам беглым солдатам. Мои запасы продовольствия подошли к концу. В погребе оставалось уже мало вина. Целыми днями в саду кипел котел с супом и стояла бочка с вином.

Вскоре нагрянули немцы. Они расположились недалеко от моей виллы, в Солиго, где и была их комендатура, прославившаяся необыкновенной бдительностью и жестокостью.

Последние беглецы поспешно покидали мою виллу и окружающие дома. Некоторые из них надеялись скрыться от преследований СС, другие вступили в первые партизанские отряды, созданные в Кансильо и горных районах Тревиджано.

Я боялась, что о моей помощи дезертирам станет известно немцам, и несколько недель жила в сильнейшем беспокойстве. Когда в октябре мне принесли разрешение возобновить мои выступления на сцене, я не поверила своим глазам. Я спела Чио-Чио-Сан в миланском театре «Нуово». Затем несколько раз выступила в этой же опере на гастролях, организованных неутомимым Кастельмонте.

Республика Сало относилась «благосклонно» к артистам и их деятельности. Искусство должно было поднимать упавший моральный дух населения.

Поездка прошла довольно удачно, хотя часто спектакли прерывались воздушными налетами. Мы побывали во многих городах, в том числе в Турине, Верчелли, Пьяченце, Бусто-Арсицио, Нови-Лигуре, Бергамо и в других.

Когда турне закончилось, мне предложили выступить в миланском театре «Олимпия», заменившем полуразрушенный «Ла Скала». Я с радостью согласилась спеть партию Чио-Чио-Сан.

Зимой 1944 года в святую пятницу на Тревизо был совершен страшнейший налет. Город превратился в чудовищную груду развалин. Все спектакли были немедленно отменены. Я очутилась лицом к лицу с суровой действительностью.

XXXIV. Между партизанами и немцами

Человек привыкает ко всему, даже к самому худшему. Но в последний год войны мне стало казаться, что несчастьям не будет конца.

Почти каждый день что-нибудь случалось даже на моей с виду такой комфортабельной вилле. Я решила во что бы то ни стало прожить спокойно месяцы, отделявшие нас от долгожданного конца войны. Но не проходило дня, чтобы я не испытывала тревоги. Прежде всего, вокруг свирепствовал бандитизм. Несколько банд совершали постоянные жестокие налеты на селения. Это были настоящие преступники, которые выдавали себя то за партизан, то за чернорубашечников. Они грабили, уводили скот, насиловали женщин, убивали.

Когда ночью раздавался какой-либо шум, все дрожали от страха, несмотря на надежно запертые окна и двери.

Я укрывала в своем доме Карло Полакко, замечательного музыканта и моего дорогого друга. В Венеции он был известей как хороший аккомпаниатор. В прошлом он неоднократно ездил со мной на гастроли за границу, особенно в Скандинавские страны.

Я приютила его на своей вилле прежде всего потому, что он был необыкновенно приятным и остроумным человеком, а также желая спасти от жестоких преследований расистов. Обычно мы разучивали произведения камерной музыки, а иногда совершали короткие велосипедные прогулки вблизи виллы. Конечно, Полакко старался как можно реже попадаться людям на глаза. Если на вилле появлялись какие-нибудь подозрительные люди, он укрывался в маленькой часовне, примыкавшей к парку, или в будке, приспособленной под трансформаторную подстанцию.

Я поддерживала постоянную переписку со своим импрессарио, коллегами и друзьями.

Именно в это время я совершила одну оплошность. На нескольких почтовых открытках, адресованных друзьям, я написала, что разучиваю французские, американские, английские и португальские романсы для новой программы. Однажды глава провинции Тревизо Беллини вызвал меня к себе.

Я не на шутку испугалась и тотчас же отправилась к нему. Беллини принял меня очень любезно, но я тут же почувствовала, что надо быть настороже. От банальных комплиментов он сразу перешел к делу.