Глеб Сташков - Августейший бунт. Дом Романовых накануне революции

Ясно также, что Пуришкевич и Юсупов лгут и выдают себя за убийц, покрывая кого-то третьего. Кого? Тут безграничное поле для фантазии.

В последние годы стала популярна версия, что «старца» застрелил Освальд Рейнер, агент британской разведки и оксфордский однокашник Юсупова. Распутина все считали сторонником сепаратного мира с Германией, так что у англичан были веские причины для его устранения. А у Юсупова с Пуришкевичем – веские причины скрывать участие в «патриотическом акте» английского разведчика.

Кстати, такие слухи ходили уже в то время. На новогоднем приеме английский посол Бьюкенен говорил об этом с Николаем II: «Поскольку я слышал, что его величество подозревает молодого англичанина, школьного друга Юсупова, в соучастии в убийстве Распутина, я воспользовался случаем убедить его, что такие подозрения абсолютно беспочвенны. Его величество поблагодарил меня и сказал, что он очень рад это слышать»[394]. Вряд ли слова английского дипломата о непричастности англичан к убийству убедили царя. Не убеждают они и нас.

Британские ученые даже провели экспертизу и установили, что Распутина застрелили из револьвера 455 Webley – стандартного оружия британской армии времен Первой мировой войны. Правда, это те самые британские ученые, которые чуть ли не ежедневно снабжают интернет-сообщество сенсационными открытиями, среди которых мне особенно памятны неопровержимые данные о гомосексуализме глубоководных омаров и умении овощей разговаривать друг с другом. Впрочем, когда нельзя ничего доказать, невозможно и с уверенностью что-либо отрицать.

Для нашей «великокняжеской» темы представляет интерес версия петербургского историка Даниила Коцюбинского – «в Распутина стрелял великий князь Дмитрий Павлович»[395]. Имеется в виду выстрел в голову. Мотив Пуришкевича и Юсупова понятен – выгородить великого князя, поскольку члену императорской фамилии как-то не пристало заниматься убийствами.

19 декабря Юсупов рассказал подробности дела великому князю Николаю Михайловичу. В целом, они совпадают с изложенной версией. Но в деталях расходятся. Когда – уже после выстрелов Пуришкевича – Юсупов схватил резиновую палку и «начал колотить ею труп Гришки по лицу мертвеца» (за великокняжескую стилистику я ответственности не несу. – Г. С.), то «прочие, видя этот припадок бешенства, с трудом его оттащили». Среди остальных фигурируют и Дмитрий Павлович, и Лазоверт, и Сухотин[396].

Из записанного со слов Юсупова рассказа Николая Михайловича следует, что никакого отъезда «старца»-Сухотина с «двумя провожатыми» и последующего их возвращения не было. Когда в Распутина стреляли во дворе, Дмитрий Павлович тоже при этом присутствовал. Логично предположить, что отъезд заговорщики придумали позднее, чтобы создать Дмитрию алиби. Недаром Пуришкевич в дневнике, явно предназначенном для печати, особо подчеркивает, что «старца» убил он, а вовсе не Дмитрий Павлович.

Дмитрий Павлович никогда ничего не рассказывал об убийстве Распутина. А когда Юсупов в эмиграции начал болтать направо и налево, великий князь прекратил с ним всякие отношения – Феликс нарушил уговор хранить подробности дела в тайне.

Косвенным доказательством может служить и сообщение генерала Лайминга, который сопровождал великого князя в Персию: «На следующий день после отъезда у Дмитрия было вроде нервного припадка. Он плакал почти весь день»[397]. Вряд ли великого князя заставила плакать высылка на безмятежно сонный Персидский фронт. Скорее – угрызения совести.

Правда, Дмитрий клялся отцу, что не убивал Распутина. «Первыми словами великого князя (Павла. – Г. С.) к Дмитрию были: “Я знаю, что ты связан словом, и не буду задавать тебе никаких вопросов. Скажи мне только, что это не ты убил его”. – “Папа, – ответил Дмитрий, – клянусь тебе памятью моей матери, что руки мои не запятнаны кровью”. Вел. князь вздохнул свободнее, так как до сих пор ужасная тяжесть сжимала ему сердце»[398]. Остается гадать, что для Дмитрия было важнее – желание успокоить отца или чувства к покойной матери, умершей при его рождении.

Если Пуришкевич открыто выгораживает Дмитрия Павловича, то Юсупов столь же открыто говорит о непричастности к делу другого великого князя – Николая Михайловича. Он несколько раз повторяет, что тот ничего не знал и никакого отношения к убийству не имел. И, естественно, невольно закрадывается подозрение, что имел и знал.

Возникает другой вопрос: кто надоумил Юсупова убить Распутина? Влияния матери и жены он и сам не отрицает. А через них – в свою очередь – тянется ниточка к старшему поколению их высочеств, и даже в здание Государственной думы.

Мать Феликса – Зинаида Юсупова – близкая подруга великой княгини Елизаветы Федоровны. Елизавета – вдова Сергея Александровича, сестра императрицы Александры Федоровны и воспитательница Дмитрия Павловича. И Елизавета, и Зинаида – давние, еще с довоенных времен, противницы Распутина.

Мать, хоть и находилась в Крыму, прекрасно знала обо всем, что делал ее сын. И это в общем-то естественно. Но обо всем знала и Елизавета Федоровна. 18 декабря она послала две телеграммы.

«Москва, 18. XII, 9.30. Великому князю Дмитрию Павловичу. Петроград. Только что вернулась вчера поздно вечером, проведя неделю в Сарове и Дивееве, молясь за вас всех дорогих. Прошу дать мне письмом подробности событий. Да укрепит Бог Феликса после патриотического акта, им исполненного. – Елла».

«Москва, 18. XII, 8.52. Княгине Юсуповой. Все мои глубокие и горячие молитвы окружают вас всех за патриотический акт вашего дорогого сына. Да хранит вас Бог. Вернулась из Сарова и Дивеева, где провела в молитвах десять дней. – Елизавета»[399].

18 декабря толком ничего не было известно даже в Петрограде, не говоря о Москве. В этот день Юсупов написал письмо императрице, уверяя в своей невиновности. А Елизавета Федоровна точно знает, что «патриотический акт» исполнил именно он. Впрочем, как следует из телеграмм, она знала о планируемом убийстве то ли за неделю, то ли за 10 дней, проведенных в молитвах за «вас всех».

Жена Феликса – дочь великого князя Александра Михайловича и великой княгини Ксении Александровны, сестры Николая II. И Сандро, и Ксения, и бабушка Ирины Мария Федоровна – все они заклятые враги «старца». С семьей жены Феликс поддерживал самые близкие отношения. Он, собственно, и жил тогда не в Юсуповском дворце, а во дворце Александра Михайловича, вместе с его сыновьями.

Кроме того, жена председателя Думы Михаила Родзянко – сестра Зинаиды Юсуповой. Дядя Миша, как называл его Феликс, сочувствовал заговорщикам: «Да выход один: убить негодяя. Но в России нет на то ни одного смельчака. Не будь я так стар, я бы сам его прикончил»[400]. Ссылка на старость 57-летнего Родзянко не выглядит слишком убедительной. По крайней мере, в те же годы ему хватило сил однажды вышвырнуть Распутина из Казанского собора. Впрочем, убивать «старца» председателю Думы и главному кандидату в председатели «правительства доверия» было как-то совсем не с руки.