Рагнар Квам - Тур Хейердал. Биография. Книга I. Человек и океан

Для Тура ожидание и постоянные разочарования на бирже труда стали не только источниками страдания, но и уроком. Теперь он стал одним из них, бедных и ничего не значащих неудачников, находящихся на самой нижней ступени общества. Будучи выходцем из состоятельных кругов Ларвика, он не знал, что такое бедность, и почти не сталкивался в жизни с несправедливостью. Но теперь он вкусил это в полной мере, каждый день видя апатичные лица людей, которые уже сдались, но по привычке приходят на биржу труда, потому что это единственная дверь, открытая для них. Очередь создавала чувство некоторой социальной общности, там они могли выпустить пар и даже посмеяться над своей судьбой. Годы бедности, тем не менее, заставили их осознавать, что им никогда не попасть в мир богатых, и они, бессильные что-либо изменить, смирились с этим.

Эта общность, однако, надежно охраняла свои ряды и чужаков, подобных Туру, не принимала. Он был ненастоящим. «Редко случалось, чтобы кто-то заговаривал со мной, и если я пытался о чем-то спросить, то получал лишь короткий ответ, — рассказывал он своему биографу Арнольду Якоби. — Одежда, лицо и руки выдавали меня»{300}.

Его положение усугублялось тем, что он был иностранцем. Это были их рабочие места. Кроме того, многие из них считали, что Норвегия — это гнездо шпионов, сотрудничающих с ненавистными немцами.

Ниже Тура стояли только безработные иммигранты, не знавшие английского языка. Они приехали в Канаду в надежде на лучшую жизнь, но встретили здесь холодный отпор.

Наука пошла Хейердалу впрок. В автобиографической книге «По следам Адама» он писал: «Когда я остался с последними шиллингами в кармане, которых не хватало на следующий взнос за жилье, и смотрел на чудесные продукты в витринах магазинов, но не имел возможности прийти домой с чем-нибудь вкусненьким для Лив и маленького Тура, тогда несправедливость современного культурного общества предстала предо мной в ужасающем виде»{301}.

Казалось, он видел зло везде, где появлялось цивилизованное общество. Раньше он боялся того клина, который современные технологии вбивали между человеком и природой. В Ванкувере к этому добавилась ощущение несправедливости и голода, в которых виновато современное общество. Еды на земле было достаточно для всех, но, тем не менее, некоторым приходилось голодать.

Пришел день, когда семья Хейердал осталась без хлеба. Лив обшарила все карманы и заявила, что у них осталось всего 30 центов. На следующий день надо было вносить плату за жилье, и они рисковали остаться без крыши над головой. Хозяйка не испытывала никакого сочувствия к тем, кто не мог платить.

Они испытующе посмотрели друг на друга. Тур ощутил страх: их жизнь находилась под угрозой{302}. Где они будут спать? Что они будут есть?

Маленький Тур бегал вокруг родителей по комнате. Он ничего не знал. Пока он мог ложился спать сытым. А что до Тура и Лив, то они, чтобы сэкономить, часто обходились без ужина.

Тогда Лив собрала монетки, пошла в магазин и вернулась с пакетом булочек. «Пойдем, — сказала она, — на улицу, там солнце. Давайте пойдем в парк!»

Хейердалы покинули свое жилище, окруженное кучами угля. Улицы по мере того, как они отдалялись от своего дома, становились все шире и светлее, пока, наконец, не привели их в расположенный на берегу залива парк Стэнли. «Смотри, — сказала Лив и она открыла пакет; ее платье развевалось на легком осеннем ветру. — Сейчас мы наедимся досыта!»

Они поели в обществе установленных в парке высоких фигур тотемов. Руководство парка привезло их из мест обитания индейских племен, чтобы посетители всегда помнили о культуре, что существовала здесь тысячи лет до прихода европейцев.

Булочки не улучшили настроение Тура. «К черту теорию»{303}, — сказал он и посмотрел на один из тотемов. На нем были изображены фигурки людей и животных, боровшихся за восхождение к вершине, — вечная борьба за выживание. А он должен был думать о собственном выживании, о выживании Лив, маленького Тура — и младенца, который готовился появиться на свет.

Тур сам не заметил, как склонил голову и сложил руки. Он молился тем богам, которых знал, — «создателям неба и земли»; не знал он точно только одно: где эти боги находятся — среди звезд или внутри него самого.

В это время показался человек в униформе — он был очень далеко, и Хейердалы не разглядели сразу, полицейский это или просто парковый охранник. Но человек быстро направился прямиком к ним, и они увидели, что это полицейский. Тур и Лив содрогнулись, когда он остановился около них и попросил предъявить документы.

Тур подал ему паспорт, куда были вписаны жена и ребенок. Констебль листал страницы, пока не дошел до отметки о въезде на канадской границе. 4 ноября 1939 года. Два месяца. Разрешено. Не иммигрант. Пониже: 4 января 1940 года. Продлено на четыре месяца. В самом низу: 29 мая. Продлено до августа 1940 года. На самом верху следующей страницы: 28 июня 1940 года. Продлено до 31 декабря 1940 года.

— Вам следует пройти со мной в полицейский участок, — сказал он, закончив изучать отметки.

Неужели что-то не так с видом на жительство? Вряд ли. До сего дня к ним не было никаких претензий, а до конца декабря оставалось еще много времени.

— Не беспокойтесь, — сказал полицейский. — Ничего серьезного{304}.

В участке их ждало письмо для Тура Хейердала — от ванкуверского агента судовладельца Томаса Ульсена. Агент писал, что хочет встретиться с господином Хейердалом в своей конторе — и как можно скорее. Он просил прощения, что пришлось обратиться в полицию, попросив ее разыскать молодую норвежскую пару с маленьким сыном. Этот свой шаг он объяснял тем, что не имел адреса Хейердала и не знал, где его искать.

Было воскресенье, и Туру пришлось ждать следующего дня, чтобы узнать, что хочет от него агент судовладельца. Он не осмеливался думать о причинах неожиданного интереса, но в глубине души надеялся, что речь идет о работе.

Оставив Лив дома с маленьким сыном, Тур-старший в понедельник утром отправился к агенту. Он был немало тронут, узнав в чем дело. Когда началась война, Томас Ульсен обеспокоился тем, как идут в Канаде дела у супругов Хейердал и на что они там живут. В Норвегии о них ничего не было известно.

У самого Томаса Ульсена хлопот хватало. Он был англоманом и не захотел оставаться в Норвегии — из оккупированной страны он совершил побег с драматическими подробностями и оказался в Великобритании, а затем через Галифакс перебрался в Нью-Йорк. Он попытался спасти свое имущество от немцев, и ему удалось увести у них из-под носа большую часть флота, который влился в пароходство «Нортрашип». Но среди этих забот он пустил стрелу в темную ночь, надеясь, что она все-таки попадет в цель, — Ульсен послал телеграмму своему агенту в Ванкувере с указанием найти Тура Хейердала и выдать ему средства, необходимые для поддержания жизни его семьи.