Евгений Чазов - Рок

Если крикнет рать святая:

«Кинь ты Русь, живи в раю!»

Я скажу: «Не надо рая,

Дайте родину мою».

Вот и в ту ноябрьскую ночь я перечитывал томик С.Есенина:

Не жалею, не зову, не плачу,

Все пройдет, как с белых яблонь дым

Увяданья золотом охваченный,

Я не буду больше молодым.

Я теперь скупее стал в желаньях,

Жизнь моя, иль ты приснилась мне?

Еще и еще раз я перебирал в памяти события моей жизни, подобные тому, что предстояло пережить. Сколько их было! Болезнь и смерть Брежнева, Андропова, Черненко... Это были не только трагедии отдельных личностей - это были политические потрясения с непредсказуемыми последствиями для страны и мира. А жизнь продолжалась, с ее радостями и горестями, взлетами и падениями, проблемами, которые надо было решать, встречами и расставаниями.

«Все пройдет, как с белых яблонь дым»... Постепенно исчезла тревога, поднялось настроение, и, когда в шестом часу утра мне сообщили, что Б. Ельцин выехал, я совершенно спокойно, как будто нас и не ожидало тяжелейшее испытание, пошел встречать его. И опять, как и два с половиной месяца назад, для меня уже не было Президента России, а был тяжелобольной, которого надо спасать.

Шесть часов операции пролетели как один миг. Поразительно, но, на мой взгляд, никто из большой команды участников операции не волновался. Шла обычная рутинная работа сердечных хирургов. Это был единый организм, в котором каждый знал, что он должен делать. Единственно, за что я волновался, учитывая состояние сердца Ельцина, — это как быстро оно «заведется». Дело в том, что в ходе операции на время, когда хирург работает непосредственно с коронарными сосудами, искусственно останавливают сердце и его работу выполняет аппарат искусственного кровообращения. После наложения шунтов, соединяющих аорту с коронарными сосудами ниже места поражения, необходимо вновь восстановить работу сердца. Для этого используются специальные растворы. Надо сказать, что наши хирурги пользуются растворами, созданными в кардиоцентре, и считают их лучшими. Чем меньше время остановки сердца, тем лучше протекает послеоперационный процесс и тем лучше результаты лечения. К нашему удивлению, работа сердца Б. Ельцина восстановилась самостоятельно, без использования специальных средств. Конечно, все мы облегченно вздохнули.

На время операции в Москву приехали М. Де-Бейки, известные немецкие кардиохирурги, которых рекомендовал Ельцину канцлер Г. Коль. Надо сказать, что все иностранные руководители, особенно Б. Клинтон и Г. Коль, очень внимательно следили за состоянием здоровья Ельцина, подготовкой к операции, волновались за ее исход. Другого и не могло быть, учитывая, что Ельцин, как никто другой, устраивал их на посту президента разоренной и униженной России. Де-Бейки говорил мне, что ему неоднократно звонил Клинтон, предлагая любую помощь и, естественно, интересуясь прогнозом операции.

Вместе с лечащими врачами Ельцина наши иностранные коллеги наблюдали ход операции по телевизору. Операционная в кардиоцентре оборудована специальной телевизионной камерой, позволяющей транслировать весь ход операции в аудиторию. Естественно, никакой записи не велось, но свидетелей было достаточно. Они встретили аплодисментами наших хирургов, когда те появились в аудитории, и высказали Р. Акчурину свое восхищение проведенной операцией. Хотя хирургическая бригада пыталась сделать вид, что ничего сверхординарного не произошло и выполнена обычная рутинная работа, я видел, что всех переполняет радость победы.

Семья Б. Ельцина все время операции провела в кардиоцентре и не скрывала своих волнений и переживаний. И хотя у меня было свое отношение к Ельцину, встретившись с его близкими, чтобы рассказать о результатах оперативного вмешательства, я вместе с ними радовался успеху, радовался тому, что Борису Николаевичу сохранена жизнь. Но я понимал и другое: выздоровев и почувствовав себя лучше, Ельцин вернется к прежнему образу жизни, в котором алкоголь и обезболивающие препараты играют определенную роль. Я предупредил жену и дочерей о возможности такого развития ситуации и добавил, что в конце концов это может привести к печальным результатам — нарушениям со стороны центральной нервной системы, угнетению иммунитета и быстрому дряхлению. К сожалению, я оказался прав, потому что менее чем через год после операции все «вернулось на круги своя».

А тогда все были окрылены успехом. Даже на пресс-конференции, которая состоялась тут же после окончания операции, я, зная характер современных средств информации, удивился мирному ее течению и отсутствию каверзных вопросов. Когда очередь в выступлениях дошла до меня, я был краток, сказав, что операция прошла лучше, чем я предполагал. К чему было рассказывать о всех перипетиях, предшествовавших ее проведению, об опасностях, которые ожидают Б. Ельцина в связи с сопутствующими заболеваниями и нарушениями режима?

Мы честно выполнили свой профессиональный и человеческий долг. Вмешиваться же в политическую борьбу, «лить воду на мельницу» тех или иных политиков я не мог из тех принципов врачебной этики, которых придерживался. Этим объяснялся и мой отказ давать интервью корреспондентам газет и телевидения. Когда мы вернулись с пресс-конференции, окружение Ельцина уже праздновало наш успех.

Поздно вечером приехал уставший, взволнованный, но довольный В. Черномырдин. Он один из немногих, кто искренне переживал за исход операции. Мне кажется, помимо политических и моральных аспектов, это объяснялось и тем, что именно он порекомендовал Б. Ельцину оперироваться в нашем центре.

В один день вся наша хирургическая бригада во главе с Р. Акчуриным стала знаменитой. Фотографии врачей — участников операции в газетах и журналах, интервью Акчурина, хвалебные статьи - все это могло вскружить им голову, но к их чести, у них не появилось признаков «звездной» болезни. Наина Иосифовна от имени Президента и правительства организовала прием в Кремле в Грановитой палате, для всех, кто принимал участие в лечении Б. Ельцина.

8 ноября, на четвертые сутки после операции, Б. Ельцин переехал в свои апартаменты в Центральной клинической больнице. Для меня завершился еще один эпизод в жизни, связанный с Ельциным. Конечно, как врач я был безгранично счастлив тем, что он так закончился. Что же касается его исторической значимости для России, ее народа, то тогда я бы сказал так, как мне говорили на протяжении двадцати пяти лет в подобных случаях: мы сохранили спокойствие страны и политическую стабильность. Но сегодня я лишь снисходительно улыбаюсь, хорошо понимая, кому была выгодна эта избитая фраза. Прежде так говорили члены Политбюро, позднее — люди из окружения президента, некоторые губернаторы и члены Федерального собрания, которым он был удобен.