Василий Соколов - Вторжение

Они расстались, сев в свои машины.

А на другой день траурный кортеж - шесть машин, одна за другой впритык - медленно двигался к Берлинеррингу. На передней, на постаменте, увитом черным крепом и венками, стоял цинковый гробик. Во всю длину полутораметрового гробика были аккуратно выведены слова: "Верному другу от нас".

Когда последние окраинные строения кончились, кортеж совсем замедлил движение и начал сворачивать влево, на заросшую поределым кустарником пустошь.

При въезде на кладбище машины остановились. Из кирпичной конторки вышел могильщик. Глаза у него были заспанные, он то и дело отдувался, сердито топыря обмяклые щеки. Отворилась калитка. Цинковый гробик осторожно подняли на руки. Гудериан шел сзади. На левой руке он нес толстого, подрагивающего щенка с серой шерстью и зеленовато-огнистыми глазами.

Служащий похоронного бюро взял паспорт собаки, записал ее родословную, кличку, год, месяц рождения и кончины. На вопрос гробовщика, от чего умер пес, домашние Крамера в один голос ответили, что овчарка подавилась костью. Только после того, как были сделаны записи в большой и нещадно потрепанной книге, гробик отнесли к могиле.

На кладбище погребений было много. Могилы, заросшие худосочным пыреем, жались друг к другу рядками. А некоторые были в уединении, в них, видимо, покоились собаки знатной родословной, и похоронены они были чопорно и богато. Над могилами поставлены почти однотипные памятники. Лишь один отличался от всех других громоздкостью и смелой выдумкой скульптора: на камне, изготовившись к прыжку, стоял гранитный бульдог с мускулистой грудью и свирепой мордой. Этот монумент стоял при въезде на кладбище.

- Как это мы проглядели, - кивнул на скульптуру Гудериан, поглаживая ладонью не перестающего дрожать щенка.

- Господин генерал, обратите внимание на надпись, - заметил Эрих Крамер. - Там, как видите, сказано: "Лучшая защита дома - это нападение".

- Эта эпитафия содержит здравую мысль, - согласился Гудериан.

Овчарку опускали в могилу бережно и трогательно. Как-то все вокруг почтительно притихло и потускнело. Склонились росшие между могилами ветки мирты, сирени, лавра, шиповника... И мысли о суете сует, о бренности жизни уступили ощущениям горя и невозвратной утраты. Думалось только о собаке и ее безвременной кончине.

- Мне с тобой совсем было не страшно, когда муж меня оставлял одну, а сам воевал, - глядя в могилу со слезами на глазах, шептала Гертруда.

Рядом, на комьях мокрой глины, стоял Эрих. Голова его была опущена, брови насуплены. Он думал: "Не было для меня более верного друга, как ты..." - и при этом перед его взором всплыла Франция, куда он возил с собой овчарку. Она обладала удивительным чутьем, и однажды, когда Крамер после утомительного марша крепко заснул в поместье, овчарка настороженно лежала на пороге и никого не впускала. Даже хозяина особняка, учтивого, добродушного француза, который пытался позвать Крамера к столу, овчарка встретила невежливо: набросилась на него, едва не задушив...

- Прощай... - низким голосом промолвил Крамер.

Гудериан задумался. В этот момент щенок сорвался с руки и метнулся в кусты. Боясь, что он убежит и его не найдешь среди могил огромного кладбища, Гудериан кинулся за ним вдогонку, запутался в колючках боярышника, еле выбрался, настиг беглеца. Подкравшись, Гудериан хотел было схватить щенка за уши, но он, зло оскалив зубы, тяпнул его за руку.

Гудериан отпрянул назад.

- Настоящая овчарка! Чувствуется! - наконец придя в себя, провозгласил он и подержал на весу палец с каплями крови.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Сразу, как выехали в летние лагеря, полковник Гнездилов собирался дать банкет. Сегодня утром он ходил по лагерю и не мог нарадоваться: густой, терпкий запах хвои, посыпанные зернистым песком дорожки, газоны с пахучим табаком, в белых чашечках которого еще сверкали капли росы, и даже полинялый, обшарпанный ветрами деревянный грибок, под которым каменно застыл часовой, - все вызывало в его душе умиление.

Ему хотелось, чтобы личную его радость разделили подчиненные. Следом за ним, почтительно держась сбоку, ходили по лагерю офицеры штаба, командиры, комендант лагеря, увивались адъютант и начпрод дивизии.

- Какое сегодня меню? - спросил Гнездилов, проходя мимо красноармейской столовой.

- Обычное, товарищ полковник, - отвечал начпрод.

- Не умеете вы праздники обставлять. Не умеете! - повторил Гнездилов, незлобиво шевеля бровями. - Что ж, по-вашему, начсостав соберется на банкет, а бойцы будут губы облизывать?

В это время со стороны поля к опушке лагерного леса длинно и утомленно втягивалась рота. Каждый боец был захомутован скатанной шинелью, мешавшей не только двигаться, но и дышать. Усталые, с задубленными лицами, бойцы еле волочили ноги, и только когда поравнялись с полковником, раздалась команда "смирно" и бойцы отбивали нарочито бравый шаг.

- Молодцы! - сказал полковник, выслушав рапорт командира. - Много отмахали?

- Шестьдесят с гаком! - ответил тот.

- Совсем чудно! - похвалил Гнездилов. - Как настроение людей? Отставшие есть?

- Никак нет! - отчеканил Семушкин и смущенно добавил: - А что касается настроений... Заминка вышла.

- В чем?

Поглядев на уходящую роту, капитан Семушкин крикнул сержанту Кострову, чтобы тот вел людей в казарму, а сам, как-то вымученно улыбаясь, доложил:

- Заминка, может, она и пустячная, но была. На марше, когда краем березняка шли, так бойцы роптали, дескать, в походе одним достаются пышки, а другим - синяки да шишки.

- Кому это? - насторожился полковник.

- Ягодки помешали, - не гася деланную улыбку, ответил Семушкин. Двое взводных шли обочиной, по травке, ну и ягоды по пути собирали. А бойцы шли по дороге, в пыли задыхались...

- Что же для них, перины выстелить? - нахмурился Гнездилов и поглядел вслед бойцам, хотел было остановить и потолковать перед строем, ко глянул на часы, помедлил и обратился к капитану: - Сегодня же соберите людей и от моего имени скажите им: "Вы два года отслужите и вечно с ягодками будете, а командир марширует пожизненно. И жены не видит... У кого будут вопросы?" Понял, как нужно влиять? - добавил полковник.

Он взглянул на часы и велел подогнать стоявшую под аркой машину, но сразу не сел, прохаживался по лагерю, отдавал то одно, то другое распоряжение. Для банкета отведен был летний клуб, покрытый дранкой. Чтобы создать гостям уют, полковник приказал выстелить подъезд и земляной пол в клубе кленовыми и березовыми ветками, а на окна и столы поставить вазы с цветами.

- Где же набрать столько ваз? - развел руками начпрод.

- А женушки наши - это же заядлые любительницы цветов. Вот и мобилизуйте! Подходец нужен, смекалка...