Об искусстве и жизни. Разговоры между делом - Ирина Александровна Антонова

В коллекции Барышникова есть хорошие картины Анатолия Зверева. Мне они кажутся очень сильными. Мы прекрасно знаем Зверевские изумительные портреты, но у Барышникова две абстрактные композиции. Они не танцующие, но их можно назвать танцем, в них есть движение, ритмизация линий, мы улавливаем какой-то звук, и чувствуем какое-то движение. Очень красивые вещи, я думаю, что они должны великолепно смотреться в большом доме, должны доставлять массу удовольствия своими художественными формами, которые есть суть их содержания.

ВВ: Зверев разбросан по сотням, наверное, коллекций, но Мишины работы все же редкость. Обычно у Зверева читается импульс, а вот здесь я его не вижу, не ощущаю. Я вижу наслоения, так иногда пробуешь брызнуть на лист краской. Об абстрактном искусстве трудно говорить. Я не могу сформулировать. Вот вы говорите: танцующие линии. Но здесь, откровенно говоря, я их не увидел. У Зверева много импульсивных работ — сразу видно, что он гениальный художник. А здесь он не такой, как обычно.

ИА: Я просто улавливаю этот ритм, линии, хотя это не Пит Мондриан, конечно, который расчерчен полностью.

У Михаила есть две работы художника Олега Целкова. Я не так давно с ним встречалась в Париже, и он сказал, что мечтает о выставке в России. Интересно, что две фундаментальные для него, устрашающие, откровенно говоря, головы, оказались в коллекции Барышникова. Я думаю, что это все люди, конечно, близкие Михаилу, и, очевидно, картины получены им в подарок. Есть у него одна работа художника Павла Челищева, к сожалению, он мало известен в России, не так, как он того заслуживает. Он сюрреалист в основном, и у Михаила его работа под названием «Клоун». Мне он очень нравится — страшноватый, обнаженный, грозный, как персонаж какого-то спектакля. И вполне сюрреалистическая картина «Спиральная голова III», своеобразный портрет в кругах. Две весьма сильные работы. Не знаю, как он их приобретал и каким образом они оказались в коллекции. Не знаю, как они ему нравятся, потому что они должны понравиться, а иначе зачем они в коллекции. Кстати, хороши очень и головы Александра Яковлева, типичные для его манеры, но я в них вижу страсть к движению, которая, наверное, должна быть у танцовщиков. В данном случае это мимика, движения мускулов лица, в разных поворотах головы, и все лицо танцует, играет, поднимаются брови, опускаются уголки губ, поднимаются глаза. Сильные работы, любой музей согласился бы такие работы иметь у себя.

Довольно любопытны, мне кажется, в коллекции Барышникова декорации очень известного художника Валерия Дорера к фильму «Каин 18-й». Сейчас уже мало кто помнит этот фильм, а он был сделан по Евгению Шварцу чуть ли не в начале шестидесятых годов.

ВВ: Это хорошо, что Миша напомнил нам Дорера, его стали забывать, а ведь это был хороший художник. Иногда приходили на спектакли только ради того, чтобы посмотреть его работу.

ИА: Вы знаете, Володя, я думаю, что собрание Барышникова нам напоминает о многих незаслуженно забытых художниках, чьих выставок не устраивали, кто попал в период пропасти шестидесятых, когда гонения и неприятие нонконформистов и формалистов, с точки зрения официальной идеологии, было особенно сильным. Недаром Михаил себя не считает коллекционером ни в коей мере, скорее он собиратель, сохранивший определенный пласт искусства. Недаром он говорит о своей коллекции: «Искусство, с которым я живу». И если вы любите Барышникова, его искусство, считаете его личностью, то вам будет интересно увидеть и понять его мир. Володя, а я знаю, что у вас дома хранятся выдающиеся произведения искусства. Какие масштабы вашей коллекции? Они тянут на выставку, предположим?

ВВ: Не знаю. Это тот случай, я думаю, как у Миши. Мне картины просто доставляют необыкновенное удовольствие. Я среди них живу, и большинство работ, которые меня окружают, появились случайно. Я за ними специально не езжу, я их не выбираю, не подбираю. Это присуще как раз коллекционерам, а мне нет. Я просто люблю красоту. И не стесняюсь это говорить. Мы как-то разговаривали об этом с Франко Дзеффирелли, с которым мы очень дружим, и он тоже об этом прямо говорит: слишком красиво не бывает. Он красоту переносит на сцену и как художник, и как автор фильмов.

Это счастье, что есть коллекционеры. На основании их увлечений мы можем составить портрет человека, и это очень здорово.

И спасибо, Ирина Александровна, что вы меня позвали. Таких, как вы, — единицы: людей, не замкнутых миром, в котором они работают. Ваш мир огромный, поэтому огромно количество людей, которые вас окружают, и они вам благодарны, потому что вы хотите вникнуть в их суть, так же как вы сейчас хотите познать Мишу. Хотя, наверное, вы видели его как танцовщика не так много.

ИА: Я его видела совсем немного, и только по телевизору, но он, конечно, замечательный танцовщик и входит, наверно, в пятерку великих танцовщиков XX века. Включая Вацлава Нижинского и Владимира Васильева.

Мы сделали несколько передач, посвященных разным жанрам искусства. Мы говорили о бытовых сценах или батальных, о пейзажах и натюрмортах, но каждый раз оказывалось, что мы говорим о человеке и о его понимании своего места в мире. Например, пейзажи немецкого художника Каспара Давида Фридриха — это не просто романтическое изображение природы, это портрет нашей Вселенной, это осмысление вечного одиночества в этом мире. Искусство всегда отображает нас и окружающую нас жизнь. Будь то романтизм или кубизм, наскальная живопись или абстракция — искусство говорит о нас. Одно из самых увлекательных жанров в искусстве — портрет. Мы вглядываемся в лица античных статуй или же портреты, созданные художниками сто, двести лет назад, и пытаемся понять себя сегодняшних. Разговор Ирины Александровны с известным фотографом и писателем Юрием Ростом об искусстве портрета в фотографии, записанный в 2013 году, также стал разговором