Эдвард Радзинский - «Друг мой, враг мой…»
Ильич не ошибся. Менжинский и вправду был безмерно талантлив в нашем деле. Незаменим в разработке самых головоломных провокаций. Он участвовал в делах нашего горького красного террора, хотя брезгливо отсутствовал при расстрелах. Но главное (в чем не сомневался Ильич) – «талантливый мерзавец» был готов выполнять любые приказания Вождя.
Как же быстро все поменялось при Менжинском! В очередной раз вернувшись в страну, я не узнал родную Лубянку. Из коридоров окончательно исчезли партийные фанатики и полуграмотные матросы. В кабинетах теперь сидели щеголеватые молодые карьеристы и весьма немолодые люди с подозрительной дореволюционной выправкой. Еще недавно таких мы доставляли в ЧК.
Я шел по коридору, когда увидел парочку, буквально потрясшую меня. Навстречу шествовал седой старый господин с безупречной выправкой кавалергарда, в каковом я узнал… самого Джунковского, знаменитого шефа жандармов при Николае II. Не менее интересен оказался его спутник. В прошлом жандармский полковник! Я не помнил точно его фамилии, но не забыл, как он меня допрашивал. Джунковский был в штатском – в потертом костюме и сильно поношенных сапогах, вчерашний жандармский полковник – в новенькой форме ОГПУ.
Я так и застыл, уставившись на них. Жандармский полковник вежливо-насмешливо поздоровался, Джунковский остался невозмутим, молча прошел мимо.
Я тотчас отправился к Кобе. Но и Кобу узнал с трудом. Он стоял важный, неторопливый, слушал меня, величественно набивая трубку. Эта трубка теперь постоянно была в той, искалеченной левой руке. Выслушав мои яростные вопросы, Коба ответил спокойно:
– Мы здесь пришли к выводу, что стоит взять на работу некоторых бывших сотрудников царской охранки. Мижду нами говоря, Джунковский нас давно консультирует по многим важным вопросам. Почему мы можем брать на работу царских специалистов – инженеров, а царских специалистов в области сыска не можем?
– Потому что царские инженеры нам морды не били.
Он чуть усмехнулся:
– И что отсюда следует, дорогой? Только одно: эти служить будут особенно преданно… Мижду нами говоря, использовав сейчас их знания, мы потом, как любит говорить Ильич, «чик-чик – и отрежем!». Это о них… Теперь о тебе. Могу посоветовать одно: поменьше связей с оппозицией.
Они доживают в партии. Теперь партия бдительно будет смотреть за своими членами. Мы с Ильичем тут проработали одно постановление. Почитай для самообразования… – Он протянул мне листок. Это было Постановление ЦК с грифом «Секретно».
Всех членов партии под страхом исключения из партии обязывали информировать ОГПУ о всех «непартийных» разговорах и партийных оппозициях. Короче, обязывали доносить на своих товарищей по партии!
Вот так Коба вместе с Ильичем включили нашу Лубянку в борьбу внутри партии.
Страна не знала лица того, кто уже руководил ею
Итак, Ильич мог быть доволен. Выстроена новая партия и создана новая реальность – сила нового большинства. Теперь если кто-то из ворчливых кремлевских бояр смел не подчиниться этому большинству, его могли изгнать из партии на основании партийного закона – ленинского запрета фракций. Хотя тогда невозможно было в это поверить. Так сильна была в нас вера в великую неприкосновенность наших священных коров – старых партийцев.
Но рядом с новой партией возник новехонький карательный аппарат. И не только новая партия, но и этот беспощадный карательный аппарат всецело подчинялся теперь Ильичу… и Кобе.
Наконец-то вчерашние вожди Октября поняли, что произошло в тиши кабинета Кобы. Пока Троцкий и все они отдыхали на курортах или красовались на трибунах и яростно бились в партийных дискуссиях, Коба тихонечко сделал свое дело.
Парадокс: мой рябой друг, не очень грамотно, с акцентом говоривший по-русски, по-прежнему был неизвестен гражданам. Страна не знала лица того, кто уже руководил ею. Между тем всякому гражданину от мала до велика был знаком великолепный профиль Льва, его львиная грива. Над письменным столом у партийной молодежи непременно висел портрет Троцкого в военном френче. Но теперь кумир становился безвластен. И вместе с ним лишились власти все другие партийные знаменитости – Зиновьев, Каменев, Бухарин, чьи портреты бесконечно печатали газеты, чьи лица знал каждый партиец.
Безвластные кумиры поняли ситуацию, но, увы, поздновато.
И вот в этот момент заболел Ильич…
О его болезни я услышал совершенно случайно. Так засекречена вначале была информация о ней.
Подарок Ильичу
Случилось это в один из мартовских дней 1923 года. Меня срочно вызвали в Коминтерн.
Тогда Коминтерн продолжал осуществлять упрямую ленинскую мечту – сделать красной Германию. Родина Маркса оставалась вожделенной целью Ильича. Знакомый хаос по-прежнему царил в обнищавшей, тяжело переживавшей позор поражения Германии. По всей стране действовали хорошо организованные группы крайних левых. Все это время к ним ездили ленинские эмиссары Елена Стасова, Карл Радек и Бела Кун. Готовили восстание. Ездил туда и я, как и прежде, отвозил немецким «левакам» деньги и драгоценности.
В тот день в кабинете Пятницкого я застал Куусинена – главу финских коммунистов. Я хорошо знал этого лысенького финна. В Финляндии в 1917–1918 годах разгорелась жестокая гражданская война. Сначала верх взяли отряды наших «красных» финнов. Потом белофинны победили «красных». Изнуренные голодом и гражданской войной, мы не имели возможности тогда вмешаться в борьбу. Мы смогли их только приютить. Большинство «красных» финнов бежали к нам по льду Финского залива. Эту солидную армию расселили в бывших казармах Павловского полка. Революционная финская вольница жила в ожидании, когда мы вместе с ними отвоюем их родину.
В эти годы радикалы из Коминтерна были опасно своевольны. Но особенно этим отличались финские боевики. Из Павловских они казарм нетерпеливо требовали скорейшего похода.
Но их ЦК оставался глух. Члены ЦК припеваючи жили в «Слезе социализма» – так в двадцатых годах называлась гостиница «Астория». В «Слезе», несмотря на голод, финские руководители кутили на деньги Коминтерна, туда же они приводили голодных петроградских проституток. Ильич решил сменить руководство и усмирить финнов.
Коба отправил меня в Финляндию…
В Хельсинки находился тогда наш главный человек в Финляндии – Отто Куусинен. Это был вчерашний социал-демократ, несколько раз избиравшийся в парламент, член потерпевшего поражения революционного правительства «красных» финнов… Куусинен жил в подполье, на конспиративной квартире. Его молоденькая хозяйка смешно ревновала маленького лысого Куусинена. С гневом рассказывала мне, как он умудрился переспать со всеми нашими женщинами – связными, которых мы к нему посылали. Она его любовно называла «проклятый финн с вечно задранным х…м».
