Красный Ярда - Георгий Гаврилович Шубин
— Благодарю тебя, Иван. Когда я писал, мне не приходило в голову и сотой доли того, что ты сказал. Я просто видел своего героя — и рассказывал о нем. Но то, что говоришь ты, заставляет думать даже автора… Как-то в Киеве пан Масарик призывал легионеров соединить в себе, в своем характере религиозно-этические добродетели Петра Хельчицкого с военными достоинствами Яна Жижки. Масариковцы не могут принять Жижку без Хельчицкого, а нам он нужен безо всяких дополнений. Нам нужен был и Швейк. Этот маленький человек оказался сильнее Наполеона. Наполеон сохранил Австрию, породнился с Габсбургами, а Швейк разрушил Австрию, — Гашек помолчал и закончил: — Теперь у нас есть и Гусы, и Хельчицкие, и Жижки, и Швейки, и Гайды, и Частеки.
— Правильно, Ярда, — согласилась Хелена. — Ты отлично показал нашим тупоумным шильдбюргерам, что чешский национальный характер меняется вместе с изменением условий жизни чешского человека…
Ольбрахт спросил гостя, как идут его издательские дела.
— Плохо, — ответил Гашек. — У Зауэра нет денег.
— Неси свои рассказы к нам, — сказал Ольбрахт. — Я помогу тебе. Мне хочется время от времени получать от тебя, Ярда, фельетоны и рассказы для «Руде право».
— Что тут говорить? Есть спрос — будут и фельетоны. С тобой я рад иметь дело.
Сташек и Хелена наблюдали за ними. Над столом, тонко жужжа, вилась оса. Мелькая тигровой спинкой, она пыталась отведать яств, стоявших перед людьми. Хелена прогнала назойливую осу, наполнила бокалы легким вином.
День клонился к вечеру.
— Хорошо у вас, но пора возвращаться домой, — сказал Гашек и поднялся.
Гостя проводили до калитки, Сташек обнял его на прощание:
— Не забывай нас. Пиши «Швейка», радуй меня, старика. Я давно так не смеялся. Читаю твой роман и хохочу, как мальчишка…
Глава тридцать восьмая
Я живу сейчас у подножия замка в добровольном изгнании…
Ярослав Гашек
В конце августа у вокзала Теснов Гашек столкнулся со своим старым приятелем художником Ярославом Панушкой.
— Куда ты с таким скарбом? — спросил Гашек, окинув взглядом рюкзак и этюдник Панушки.
— В Липницу, на этюды.
— Возьми меня с собой. Я никогда не был в Липнице, все как-то обходил ее стороной.
— Едем. Вдвоем будет веселее.
Панушка осмотрел Гашека с ног до головы. Тот был в послеобеденном неглиже: расстегнутая рубашка, домашние туфли, непокрытая голова, а в руке — кувшин для пива. Гашек понял, о чем думает Панушка, и сказал:
— Я сбегаю за пивом и переоденусь.
Гашек быстро вернулся, мало что изменив в своем туалете.
«Видно, нелегко ему живется», — подумал Панушка, а вслух произнес:
— Спешим. Нужно еще взять билеты.
Друзья купили билеты до станции Светла и поехали. За веселыми разговорами время летело незаметно. В седьмом часу они вышли на платформу и начали спорить, кому что нести.
— Ярда, — предложил художник, — давай поменяемся ролями. Я понесу твои инструменты, а ты — мои.
Гашек немного поломался, но согласился.
Панушка передал ему свой тяжелый этюдник и взял у Гашека блокнот и карандаш. Друзья пошли по дороге на Липницу.
Вдали, на горе, торчали развалины старинной крепости с готическим замком, построенным более пяти веков назад. Крепость сгорела, и ее стены с башней разрушались от дождя и ветра.
— Ярда, — сказал Гашек своему другу, — издали эти развалины смахивают на уродливый паровоз. Вон та часть башни, которая похожа на трубу, простирается к небесам и умоляет их ниспослать ураган, чтобы он повалил ее — она уже не в силах выслушивать пустые разговоры чиновников и постановления правительства Чехословакии об охране древних памятников.
До крепости было полтора часа ходьбы. Друзья не спешили, заходили в придорожные кабачки, где у Панушки всегда оказывались знакомые, пили пиво и прибыли на место в первом часу ночи. Огни горели только в липницком трактире «У чешской короны», но он уже был пуст, и хозяин закрывал свое заведение. Панушка представил трактирщику своего друга и попросился переночевать в трактире. Инвальд недоверчиво посмотрел на Гашека — ему казалось, что спутник Панушки больше смахивает на бродягу, чем на известного писателя. Желая успокоить трактирщика, Панушка сказал:
— Мы будем спать в одной комнате.
Половина ночи прошла у них в разговорах.
Они проснулись, когда солнце было уже высоко, а пани Ружена Инвальдова совсем извелась от любопытства, желая своими глазами увидеть Гашека.
Перед завтраком Панушка поручился за писателя, который решил пожить некоторое время в Липнице, заплатив за него четыре тысячи крон — за еду и комнату наверху. Позавтракав, Панушка ушел писать пейзажи, а Гашек перезнакомился с клиентами пана Инвальда и угощал их за свой счет. Потом он вернулся в комнату и стал писать «Швейка», уже не думая о том, как и где поесть и переночевать.
Когда срок пребывания Гашека в этом раю кончился, Панушка вручил Инвальду новую сумму, и Гашек продолжал писать. Теперь работа шла у него менее успешно. Он чувствовал себя виноватым перед Шурой. Она жила у Франты Зауэра и ломала голову, куда пропал ее муж.
— Знает Шура, где ты? — спросил как-то Панушка.
— Нет. Пусть она думает, что меня волки съели, — ответил Гашек.
Гашек волновался. В его душе боролись желание писать «Швейка» в полном одиночестве и желание успокоить Шуру, сообщить ей о себе. Довольный успешным окончанием новой главы, Гашек взял листок и написал письмо Шуре. Хотя было очень поздно, он оделся и побежал на почту. Почта была закрыта. Гашек разбудил девушку, занимавшуюся отправкой писем, и потребовал, чтобы она немедленно послала его письмо в Прагу. Девушка с неудовольствием взглянула на него, взяла письмо и пообещала, что отправит его утром, с первым поездом.
Гашек вернулся домой и уснул сном праведника. Утром, едва открыв глаза, он сообразил, что выдал Шуре место своего пребывания. Быстро одевшись, он снова побежал на почту и попросил девушку вернуть ему письмо. Поведение клиента удивило ее:
— Я отправила ваше письмо, как обещала.
Это сообщение расстроило Гашека.
— Ничего, я еще поработаю. У Шуры нет никакого понятия, где я. Она не решится приехать
