Анатолий Жигулин - Черные камни
«…По постановлению Прокуратуры, МВД и КГБ СССР от 8 февраля 1956 года Постановление Особого Совещания при МГБ СССР от 24 июня 1950 года в отношении Жигулина Анатолия Владимировича ОТМЕНИТЬ и дело на основании ст. 8 УК РСФСР в уголовном порядке ПРЕКРАТИТЬ».
Когда большой веселой группой мы получали эти справки, каждый повторял формулировку и находил ее весьма приличной. А я сделал серьезное и даже несколько огорченное лицо:
– А у меня формулировка другая!
– Да ты что, Толич? Не может быть, прочти! Ребята стояли вокруг меня, у всех обеспокоенные липа. А я, глядя в справку, говорю:
– У меня окончание не такое. Все, как у вас, но окончание другое: «Постановление Особого Совещания… ОТМЕНИТЬ и дело на основании ст. 8 УК РСФСР в уголовном порядке ПРЕКРАТИТЬ и указанную справку в обязательном порядке ОБМЫТЬ!»
Раздался дружный хохот. И пошли обмывать…
Это уже была реабилитация (после второго, заочного пересмотра нашего дела, о котором мы ходатайствовали). Но она была неполной. Восьмой пункт тогдашнего Уголовного кодекса РСФСР предусматривал отмену приговора и прекращение дела в случае, когда преступление перестало быть преступлением.
А ранней осенью 1956 года состоялся третий пересмотр нашего дела. Нас, руководителей КПМ, несколько раз вызывали в обком партии, где с нами беседовали представители ЦК КПСС товарищи Гуляев и Ештокин. Участвовал в беседах и В. В. Самодуров, председатель областной комиссии партийного контроля. Результатом этих бесед явилась полная реабилитация.
Вот такая формулировка была теперь в наших справках:
«Дана гр. ЖИГУЛИНУ Анатолию Владимировичу, 1930 года рождения, в том, что определением Судебной Коллегии по уголовным делам Верховного Суда СССР от 24 октября 1956 года Постановление Особого Совещания при МГБ СССР от 24 июня 1950 года в отношении его отменено, и дело производством прекращено за отсутствием состава преступления».
Это была победа! Это была полная свобода!
Мы шли к ней более семи долгих, порою страшных лет.
А ведь и девиз наш дерзкий юношеский и романтический был: «Борьба и победа!»
Мы боролись!
Мы победили!
ЭПИЛОГ
Многое, что могло бы войти в эпилог, уже описано ранее. Например, моя поездка в 1957 году к матери Феди Варламова; приезд ко мне в Москву Володи Боброва и последовавшее вскоре сообщение о его смерти; изъятие А. Чижовым из дела КПМ гнуснейших своих показаний.
Все наши следователи, которые стряпали дело, разжалованы, лишены наград, полученных во время службы в МГБ. Лишены таким образом (из-за полного разжалования) больших пенсий. Восстановиться в партии никому из них не удалось. Ибо восстанавливаться надо было в Воронеже, а там и люди, и документы против них. Их надо было бы судить. Они ведь преступники.
Личному представителю министра Госбезопасности СССР при Воронежском областном управлении МГБ полковнику Литкенсу удалось избежать смертной казни только потому, что он сразу же после разжалования исчез из города на 10-12 лет – уехал в Каракумы, устроился там рабочим в какой-то экспедиции.
На заводе тяжелых механических прессов в Воронеже Юра Киселев и Боря Батуев частенько встречали работавшего там же бывшего начальника следственного отдела, бывшего полковника Прижбытко. Он работал чертежником в техотделе.
А была встреча еще повеселее. В начале шестидесятых годов река Воронеж была еще нормальной, левый пойменный берег еще не был затоплен и изобиловал удобными для купания бухточками, небольшими пляжиками, закрытыми с трех сторон лесом до самой воды и даже в воде – ивами. И вот однажды, гуляя и резвясь, выскочили в такую бухточку из зарослей Борис Батуев с малокалиберной винтовкой и его шурин Иван Дрычик – с охотничьим ружьем. И перед нами оказался и стал в ужасе пятиться к воде и в воду голый, толстый, обрюзгший человек. Лютый страх сковал его движения, он дрожал всем телом и, оборачиваясь во все стороны, искал помощи белыми глазами. Но никого, кроме Бориса и Ивана, даже и на другом берегу не было. Когда ребята миновали бухточку, Борис спросил Ивана, не заметил ли он чего-либо особенного в этом ожиревшем борове. Иван сказал:
– В глазах его был страх смерти. Я никогда не видел такого страха в глазах человека. А кто он?
– Это бывший мой следователь, бывший майор Белков.
С Володей Филиным (он нашел меня по публикациям в печати) я регулярно переписывался, и был у него в Астрахани году в шестьдесят шестом, а позже он – у меня в Москве. И Саша Филин, его брат, тоже бывал у меня. Он и сообщил мне горькую весть, когда друга моего не стало. Сердце.
Ежегодно, бывая в Москве, заходил ко мне большой, радостный и радушный Ноте Лурье. И мы беседовали с ним о Бутугычаге, об Олеге Троянчуке, (он не нашелся), о Якове Иосифовиче Якире, который в 70-х годах уехал и уже умер там, в Израиле. Недавно пришло печальное известие из Одессы – не стало и Натана Михайловича.
Московские писатели в 60-70-е годы знали и сейчас помнят оргсекретаря писательской организации Виктора Николаевича Ильина. Он работал в Союзе писателей более двадцати лет. А в свое время был он генерал-лейтенантом МГБ и был незаконно репрессирован в те же годы, что и я. И на этой почве произошло у нас некоторое сближение. В. Н. Ильин писал стихи о тюрьме (он сидел в тюрьме, а не в лагере, в специальной тюрьме для офицеров и генералов МГБ) и читал мне их. И мои стихи он и любил, и любит (он сейчас на пенсии).
Году в семьдесят пятом захожу я к нему однажды по мелкому вопросу – бумажку какую-то подписать. Он подписал и задержал меня:
– А вы знаете, кто у меня здесь был и в этом же кресле вчера сидел?
– У вас десятки людей бывают за день.
– Он в вашей жизни большую роль сыграл.
– Не могу угадать
– А был у меня вчера бывший личный представитель министра Госбезопасности СССР, бывший полковник Литкенс! Знали такого?!
– Еще бы не знать. Он не раз меня лично допрашивал. А что он к вам заходил?
– Мы какое-то малое время работали с ним вместе, был он у меня в подчинении. И вот зашел с просьбой помочь ему восстановиться в партии. Но вы сами знаете, что дело КПМ совершенно ясное и чистое. И ничего у него не выйдет. Сам знал, что делал… Между прочим, о вас хорошо отзывался.
– Это в каком же смысле?
– На следствии хорошо держались.
– А-а-а! Ну, что ж. Это, пожалуй, верно… Только не нужны мне похвальные отзывы палача!
Иван Широкожухов сошел с ума в лагере. Он жив, но безнадежно болен.
Никогда не забуду похорон Ивана Подмолодина. Помню его молодым и здоровым, голубоглазым летчиком воронежского аэроклуба. Это был человек благородный и лицом, и сердцем.
Как я уже говорил, он сошел с ума от тяжких побоев и потрясений уже в первые дни следствия. Начал бредить. Но даже в бреду не выдал членов своей группы (Поэтому Подшивалов, которого не знал Чижов, остался на свободе.) Иван был отправлен в Институт судебно-медицинской экспертизы имени Сербского, а дело его выделено в так называемое «особое дело». В 1953 году его перевели в орловскую психиатрическую лечебницу, в тюремное отделение. До него не дошли ни снижение срока, ни амнистия, ни реабилитация. О нем как бы забыли.
