Аркадий Полторак - Гросспираты

Все отлично помнил и знал господин гросс—адмирал. И тем не менее пренебрегал этим в своей повседневной деятельности. С какой решимостью и подлинным искус­ством обходил он пороги Версаля!

Версальским договором запрещалось строить подводные лодки на территории Германии. Но ведь никто не воспрещал производить их на территории других стран. И с благословения командования военно—морского флота судостроительные верфи «Германиа» и «Вулкан» продают в Японию чертежи проекта германского подводного крейсера «У—142» и подводного миноносца «У—117». Там, на Тихом океане, герман­ские военные конструкторы накапливали опыт строительства новых боевых кораблей. А заодно Редер направляет в Японию и германских морских офицеров для ознакомле­ния с техникой подводной войны будущего.

Или взять «Инжениерсконтор фор Шипсбоу»... Что это такое? Ничего особенного! Редер готов объяснить: это германское конструкторское бюро для проектирования под­водных лодок под вывеской голландской фирмы в Гааге.

А в 1930 году еще одно конструкторское бюро было создано в Финляндии. И когда Редер получил отчет о его деятельности по созданию новых образцов подводных лодок, он немедленно ассигновал на это дополнительные средства.

Постепенно Редер приходит к выводу, что пора уже начать производство отдельных элементов для подлодок и на территории своей страны. Германия ограничена в произ­водстве подводных лодок, но ей не запрещали строить отдельные узлы для них по про­ектам, разработанным в конструкторских бюро Японии, Финляндии, Голландии.

Задолго до того как гросс—адмиралу пришлось занять место на скамье подсудимых в Нюрнберге, его ведомство выпустило в свет документ под броским заголовком «Борьба флота против Версальского договора в 1919—1935 гг.». Там указывалось:

«После подписания Версальского договора... какая бы то ни было практическая работа в области развития подводного оружия в Германии исключалась. И тем не менее, спустя всего лишь три с половиной месяца после того как 16 марта 1935 года было объ­явлено о восстановлении суверенитета Германии... вступила в строй первая германская подводная лодка. Затем с интервалами в восемь дней начали вступать в строй новые подводные лодки».

Чудо? Никаких чудес. Мы же видели, что фактически ни на один день не прекраща­лась в Германии работа по вооружению. Агрессор готовился к прыжку. И Редер делал все, чтобы к этому был готов военно—морской флот.

А попутно он произносил речи, пугая немецкого обывателя безоружностью Герма­нии. Сохранился текст его выступления в Штральзунде 8 февраля 1928 года. Редер взы­вал там к своим слушателям:

— Подумайте о протяженности германского побережья на Балтийском и Северном морях, которое открыто для вторжения и для грабежа со стороны самого маленького морского государства, если мы и впредь не будем располагать современным подвиж­ным военно-морским оружием, по крайней мере в рамках Версальского трактата.

Лгал, конечно, Редер. Он понимал, что никакое «маленькое государство» не собира­лось нападать на Германию, но ему хотелось получить поддержку общественного мне­ния своей страны. И «Версальский трактат» поминался всуе: кто—кто, а уж Редер—то знал, что ограничения, обусловленные этим трактатом, давно обойдены. Однако до поры до времени перед лицом Антанты надо было прикидываться смиренным агнцем.

С каждым годом Редер расширял географию зарубежных баз вооружения Герма­нии. На процессе в Нюрнберге обвинитель Файф предъявил трибуналу доклад адмирала Асмана. Из него явствует, что с осени 1927 года началось строительство германских военных кораблей в Испании. И там, оказывается, закладывался фундамент нацистско­го вермахта!

Читатель помнит, как Редер похвалялся, что он решил остаться в Берлине, даже если город будет оккупирован союзными войсками. Сам он никак не считал преступной свою деятельность по тайному вооружению милитаристской Германии. Он—то не считал, а обвинители рассматривали ее как один из элементов участия Редера в заговоре про­тив мира.

Внимательно наблюдавшая за аргументацией обвинения защита решила, что при­шло время нанести удар по всей конструкции заговора. Дело Редера казалось наиболее удачным для такой атаки.

И вот адвокат Зиммерс начинает ее. Ход его рассуждений чисто внешне не был ли­шен логики. Редеру вменяется в вину то, что он вступил в заговор с Гитлером в целях подготовки и развязывания целой серии агрессивных войн. Адвокат просит судей Меж­дународного трибунала обратить внимание на такую важную деталь: факты, которыми подкрепляется это обвинение, относятся к 1928—1933 годам, т. е. к тому времени, когда Гитлер никакого правительственного поста не занимал и вел лишь борьбу за власть; проще говоря, был еще частным лицом. Кстати, Редер тогда не был даже знаком с главой заговора и действовал под руководством других правительств. Почему же члены этих правительств не привлекаются к ответу за соучастие в заговоре, а Редер оказался на скамье подсудимых?

Эти доводы доктора Зиммерса нисколько, однако, не поколебали позицию обвине­ния. Обвинители настойчиво продолжали доказывать, что Редер начал действия по осу­ществлению заговора против мира до того, как нацисты пришли к власти. И ничего не­лепого в этом нет. Германские милитаристы еще до Гитлера твердо решили готовить агрессивный реванш и именно для этой цели поддержали нацистов.

С полным основанием обвинители утверждали, что в 1933 году Гитлер застал уже не версальскую Германию, а Германию, готовую за короткий срок превратиться в са­мую мощную военную державу капиталистической Европы. И такой ее сделали люди, подобные Эриху Редеру, который и секунды не колебался, когда новый канцлер пред­ложил ему возглавить военно—морской флот нацистской Германии.

Согласно обвинительному заключению заговор против мира охватывал период в 25 лет, начиная с образования нацистской партии. Нацистский фюрер не мог бы так бы­стро преуспеть, если бы в Германии не была проделана огромная работа по перевоору­жению. Вот почему все, что делал Редер по тайному перевооружению флота не только после, но и до 1933 года, являлось фактически элементами нацистского агрессивного заговора.

Само слово «заговор» раздражало и подсудимых и защиту. Возмущало их и то, как обвинители толкуют это понятие. Подумать только, каждый участник заговора должен отвечать не только за собственные действия, но и за преступления соучастников!

— Как можно, — вопрошал доктор Зиммерс, — обвинять Редера в заговоре и вме­нять ему в ответственность действия других, если он и понятия не имел, что делали эти другие? В условиях режима особой секретности он был лишен какой бы то ни было информации о деятельности неподведомственных ему звеньев нацистского государст­венного аппарата. Да и вообще, о каком заговоре может идти речь в государстве, где есть диктатор? Заговор — это соглашение определенного крута лиц. А мыслимо ли что—либо подобное при жесточайшей и неограниченной диктатуре?