Елена Арсеньева - Обитатели разных планет (Пабло Пикассо – Ольга Хохлова)

Словно ему мало было примет испанских, он набрался еще и русских суеверий от Ольги. Уйти из его дома, не выпив на посошок и не присев на дорожку, стало просто немыслимо! А если вдруг кто-то случайно перевертывал буханку хлеба на столе – хозяин начинал визжать от ярости! До исступления доходил Пикассо, когда жена отдавала его старые, даже самые изношенные вещи бедным или просто выбрасывала их. А все потому, что, согласно испанскому поверью, хозяин этих вещей, то есть сам Пабло Пикассо, мог превратиться в того, кто его одежду наденет на себя. Жуть!

Смех смехом, конечно, но самым неодолимым камнем преткновения между супругами стала не одержимость Пикассо творчеством, а безумная сексуальность «андалузского жеребца». Разумеется, основой жизни Пикассо было искусство, но секс являлся одной из главных движущих сил его творчества.

Сам художник как-то проговорился, что он делил всех представительниц прекрасного пола на «богинь» и «половые коврики». Причем Пабло доставляло особую радость превращать первых во вторых, и «богини» не только позволяли ему это делать, но и получали удовольствие от собственного унижения. Ольга была в числе редкостных исключений, однако она просто-напросто не выдерживала темперамента мужа. Причем он не считался ни с нежеланием партнерши, ни с невозможностью, когда хотел . Пожалуй, правы те, кто считает, что Пикассо не искал настоящей любви, а всегда стремился соблазнить, подчинить и навязать свою волю. Даже в предметах, созданных им самим, – картинах и скульптурах – виден сильный деструктивный элемент: так и бьет по глазам свойственный ему инстинкт разрушения. Что же говорить о женщинах…

– Я думаю, что умру, никогда никого не полюбив, – сказал однажды Пикассо.

Причем в этом «несчастье своей жизни» он обвинял не себя, а женщин! Рано или поздно они становились не такими .

Он любил рассказывать о французском художнике-керамисте Бернаре де Палиси, жившем в XVI веке. Когда не было дров, он для поддержания огня в печи обжига бросал туда свою мебель. Пабло уверял, что бросил бы в огонь и жену, и детей, только бы не угас его творческий пламень!

Но не только творческий – любовный тоже…

«Каждый раз, когда я меняю женщину, – говорил Пикассо, – я должен сжечь ту, что была последней. Таким образом я от них избавляюсь. Они уже не будут находиться вокруг меня и усложнять мне жизнь. Это, возможно, еще и вернет мою молодость. Убивая женщину, уничтожают прошлое, которое она собой олицетворяет».

Вот так в один из дней Ольга тоже стала олицетворять собой прошлое.

Отчасти она сама была в этом виновна.

Постепенно необузданная художественная натура Пикассо приходила в противоречие с той светско-снобистской жизнью, которую ему приходилось вести. С одной стороны, он хотел иметь семью, любил жену. Но вместе с тем не хотел обременять себя условностями, которые мешали его творчеству. Он стремился оставаться полностью свободным человеком и был готов во имя этого пожертвовать всем остальным: сжечь свою семью.

А Ольга с ума сходила от беспокойства. Она наконец-то полюбила мужа, да как! Она стремилась безраздельно завладеть им и жутко ревновала – сначала без каких бы то ни было оснований. Успевший устать от бессмысленной светской жизни и от собственной добродетели, Пикассо замкнулся в себе и словно отгородился от жены невидимой стеной.

Художник устал и с каждым днем все больше и больше тяготился узами брака.

Доходило до смешного. Вдруг выяснилось, что у них были разными даже гастрономические вкусы. «Ольга, – жаловался Пикассо, – любит чай, пирожные и икру. Ну а я? Я люблю каталонские сосиски с фасолью». Большой цирк, конечно…

Но вот случилось неизбежное. Ревнивые подозрения Ольги обрели под собой почву.

Появилась другая женщина !

В январе 1927 года на улице, в толпе, выходящей из метро, Пикассо увидел красивую девушку. Ему показалось, что эти серо-голубые глаза он уже видел раньше – в своем воображении и на своих полотнах.

«Он схватил меня за руку и сказал: «Я Пикассо! Вы и я вместе совершим великие вещи», – вспоминала об этой встрече Мари-Терез Вальтер. Ей было тогда семнадцать. Она знать не знала ни об искусстве, ни о Пикассо. Ее интересы были совершенно другими – плавание, гимнастика, велосипед, альпинизм. Однако именно этой «физкультурнице» суждено было стать самым большим сексуальным увлечением Пикассо, не знающим ни границ, ни табу. Это была страсть, возбуждаемая секретностью, окружавшей их отношения, а также тем, что Мари-Терез, имевшая вид ребенка, оказалась податливой и послушной ученицей, которая с готовностью шла на любые эксперименты, включая садистские, полностью повиновалась желаниям Пикассо.

Это была воистину безумная страсть. Выпустив на волю самые низменные инстинкты, Пикассо стал и в обыденной жизни вести себя все более низко.

Он захотел расстаться с Ольгой, вычеркнуть ее из жизни. Но она не соглашалась уехать из дому. И тогда на смену любви пришла ненависть мужа. Эту ненависть Пикассо стал вымещать в живописи. Он написал серию картин, посвященных корриде, а Ольгу изображал то в виде лошади, то старой мегеры.

Пытаясь спустя много лет объяснить причины их разрыва, художник скажет: «Она слишком много от меня хотела. Это был наихудший период в моей жизни».

При том при всем Пикассо не хотел развода. Ведь это привело бы к потере половины его состояния, а главное – картин!

Ольга все надеялась на примирение, но… наконец не выдержала – не смогла больше выносить ненависть мужа и жить в одном доме с его новой подругой. После очередной особо тягостной семейной сцены в июле 1935 года она вместе с сыном покинула их дом на улице Ля Бовси. Вскоре с помощью адвокатов поделили имущество, но формального развода не было, и Ольга официально, до самой своей кончины, оставалась женой Пикассо.

Началась Вторая мировая война. Американское посольство во Франции предложило Пикассо и Матиссу переехать в Соединенные Штаты, но оба мастера отвергли это предложение. Пикассо ненавидел фашистов, но не мог отказаться от своего образа жизни в Париже, от своих привычек.

Как-то раз во время оккупации один из немецких офицеров оказался в мастерской художника. Увидев репродукцию «Герники», он поинтересовался:

– Это вы сделали?

– Нет, это вы, – ответил Пикассо.

Наглость ответа была такова, что офицер ушел, чувствуя себя не оскорбленным, а виноватым.

В те годы Пикассо особенно чувствовал свое одиночество и даже стал время от времени заходить к Ольге, якобы поговорить об их сыне, который тогда жил в Швейцарии. Однако это единение длилось недолго.

В 1943 году Пикассо познакомился с художницей Франсуазой Жило. Ей исполнился всего 21 год. Новая муза – это был очередной удар для Ольги, которая продолжала ревновать бывшего мужа ко всем подряд. Она писала ему гневные записки на смеси испанского, французского и русского, повторяя в них, что Пикассо ужасно опустился. Обычно она прикладывала к посланиям портреты Рембрандта или Бетховена и объявляла ему, что он никогда не станет таким же великим, как эти гении.