Перикл Ставров - На взмахе крыла
«Четыре улицы — раскинутые руки…»
Четыре улицы — раскинутые руки,Скорей беда настала быПод ветром, как на палубе.И этот непрекращающийся шепотОсенней сырости конца.
Что ныне эти жалобы?Какие песни прокляты,Какие руки отнятыОт мокрого лица?
Затертые и смытые,Мы знаем все — и считаныВсе капли по стеклу.Четыре улицыомытыеИ капли тычутсязабытыеСлепые, по стеклу.
И вот — осенние стенанияПо холоду воспоминаний.
«Поворачивай дни покороче…»
Поворачивай дни покороче,Веселее по осени стынь,Ведь в холодные, ясные ночиВыше звезды и горше полынь.
Если ходу осталось немного,Если холодом вечер омыт —Веселей и стеклянней дорога,Как струна, под ногами звенит.
Не спеша в отдаленьи собачийВырастает и мечется вой,И размах беспечальней бродячийПод высокой, пустой синевой.
Все прошло, развалилось, опалоВ светлой сырости осени злой,И взлетает последняя жалость,Легче крыльев за бедной спиной.
«Плачут струны в призрачном эфире…»
Плачут струны в призрачном эфире,В этом странном и звенящем мире,Отплывают важно кораблиК берегам неведомой земли.И встает огромная заря,Раскрывая дальние моря.
И ночей холодный пустоцветЗагорается на много, много лет…
«Все на местах. И ничего не надо…»
Все на местах. И ничего не надо.Дождя недавнего прохлада,Немного стен, немного сада…
Но дрогнет сонная струнаВ затишье обморочно-сонном,Но дрогнет, поплывет — в огромном,Неутолимом и бездонном…
И хоть бы раз в минуту ту,Раскрыв глаза, хватая пустоту,Не позабыть, не растеряться,Остановить,И говорить, и задыхаться…
«Все более немыслим — серый свет…»
Все более немыслим — серый цветНад грудою разбросанных газет,Огней тревожное мерцанье,Соседа пьяное дыханье,Тот дробный шепот, что разлитНад трезвым цоканьем копытИ это ауто-да-феВ затрепанном ночном кафе…
Но надо ль было — серый свет,Так много — ночи, столько — лет,Чтобы поверить: за стихамиВсепожирающий рассветИ утра ровный, белый пламень.
«В четвертом часу утра…»
В четвертом часу утраВсе несбыточно, но не случайно:Ведь и лепет ночных утратПостепенно слагается в тайну.
Да ознобом сведенный зевок…И рассвет оковал, как зевота,Захотел одолеть и не смогНедопитой в стакане дремоты…
Захотел одолеть — и не смог…Побледневшим, усталым рассыльным,Что бормочет и валится с ногОт ночей беготни непосильной.
От ночей шаркотни невпопад…И неловким, спросонок, движеньемНа картонные столики в рядРастасовывал синие тени.
Потолок, да окурок… плевок…Вот зевота — от пыльных растений,Вот и свет — неуклюжий комок(Через час) голубых оперений.
Допивать, доживать, досыпать…А рассвет ведь опять, как гримаса.Если б можно до сути узнатьУмиранье четвертого часа.
«Когда и дрема и покой…»
Когда и дрема и покойВ ночном чаду истратятсяИ разговор, как шар пустойОтскакивая, катится
И шелуху огней в словаПеретирают жернова…
И нет возможности понять(В который раз — не сосчитать)Глухого утра за ночнойБелесоватой пеленой
И остается — неземнойЗвончайший шаг по мостовой.
«Опустевшее время. Тревога поет…»
Опустевшее время. Тревога поет,Как пчела над полуденным зноем.Разве время такое, что верен полетНад прорвавшимся в мире покоем?
Корабли и дома. Ослепителен жестОловянно-белесого моря.Захрустевший песок. И тяжелый, как крест,Серый камень на вскинутом взгорье.
Одинокая мачта высоко-легка,Черной лодки засмоленный гребень…Разве время такое… И флагом — тоска,Опоздавшею птицей на слепнущем небе.
«День не такой, как все, сошедший гладко…»
День не такой, как все, сошедший гладко.Но застревающий — без снов.Высокая стена, крылаткаИ слишком четкий стук шагов.
И так шагать — и волосы по ветру,И руки врозь, и сердце начеку,Бесчувственным отмеривая метромПустынную, последнюю тоску.
А за углом — и в судорге, и в мукеРассвет — на день похож и непохож.Какая странная, предутренняя скука —Покорно голову укладывать под нож!
Излом угла — и за углом возочек,Бессмысленный предвестник пустоты,И утренний рассыпанный песочек —Последние заметывать следы.
Летучий Голландец
Уже дыханье ветра — лед,И синева в сухих морщинах,И снасти — только перелетНад неразвергшейся пучиной.
И бурной ночи перерыв,Уже как дрожь воспоминанья,И флаг на мачте — вечный взрывНесмолкающего отчаяния.
А небо — голубым огнемНа неживой пергамент кожи…Какой волны крутой подъемВ последний раз ему поможет?
«Так тяжким накатом — нарывно и туго…»
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
