Ирина Кнорринг - Золотые миры.Избранное

Уже в стихах, написанных в детстве, виден её талант, хотя стихи и не всегда совершенны, порою корявы и наивны, что и понятно: это ведь только первые шаги в поэзии, но и в них уже звучит та нота печали, жажда идеала, духовной чистоты, которая красной нитью проходит через всё творчество поэтессы. И можно было бы говорить о поразительной прозорливости, о мистическом видении грядущих трагедий, если бы речь не шла о ребёнке 9-11-ти лет:

О, печаль! Ты опять навестила меняИ тебя я узнала опять!………………………………Наклонилась ко мне, говоришь и поёшьВсё печальные песни одни.Но зачем же, печаль, ты тревожишь меняВ мои ясные детские дни?

Или это, написанное в 12 лет («Мне долина приснилася вдруг…»):

Мне приснилася чёрная даль,Там повсюду летала печаль,Травы сохли под небом грозы,Не видать благодатной росы.Буря рвала с деревьев листы,Ветер злой разгонял все мечты.Всё удушено было тоской,Всё окроплено было слезой…

А за два года до исхода русских беженцев в Африку она видит, и снова во сне, а точнее в грёзах наяву, сидя на окне и созерцая ночную улицу, освещённую фонарём, такую картину:

И снится мне даль, безызвестная даль.Там море красою своею блистает,Меня греет солнце и нежно ласкает,Но тайно на душу ложится печаль,И море, и пальмы, и всё исчезает.И снится мне снова… Широкое поле,И я, одинокая, в поле стою.Кругом тишь, безлюдье. Одна я на поле,Одну, как безумная, песню пою…

Она то и дело проговаривается в стихах о своих «странных видениях»: «Я правду смешала со снами», «Меня смущали чувства неземные», «Всё земное к небу просится, / За священную мечту», «И мысль моя над солнцем пронеслась», и т. д. Есть даже целое стихотворение, которое называется «Видения будущего». В холодной теплушке, где беженцы ехали в неизвестность, ноябрьским вечером 1919 года она, тринадцатилетняя девочка, отмечает: «Впервые лет грядущих гений /Явился в сумрачном углу». Это — её Чёрный Человек, призрак её запредельных видений. Кто знает, может быть, именно он показал ей далёкий апокалипсис, когда Земля:

… Как тяжёлый, тёмный слиток —Чертя уклонную черту,Сорвётся со своей орбитыВ бесформенную пустоту.

А пока — тяготеет над ней апокалипсис гражданской войны: «Уж сердце вещее сжималось/ Предчувствием ужасных дней», «Я вижу весь мой жребий чёрный, /Тоске бесслёзной обречённый», «И предчувствие близкой трагедии, / Как проклятье над нами висит».

В точности описала она в стихах и последние минуты своей земной жизни, и то, что будет после неё — «после всего». Но жизнь — вечна. И видит Ирина себя во многих временах: «Я в прошлой жизни на земле была / Мечтательницей нежной…», была не однажды, и снова — будет. Она в этом уверена. Однако, отмеченная поэтическим даром, и значит, посланница Неба, которая видит «нетленный свет» («Кто-то жизнь мою горько возвысил»), она всегда и везде — чужая («И снова я чужая, /Как будто здесь не у себя, не дома…»), всегда — одинока, потому что «Всё о том же, о вечном томлюсь по ночам…» И заключает: «Лишь философ, дитя и поэт / Видят этот нетленный свет».

***

Только немногое из литературного наследия Ирины Кнорринг попало к читателям. Большая часть осталась неизданной, и, может быть, сама поэтесса не всё захотела бы издать, но среди ежедневных стихотворных записей немало настоящих жемчужин, или таких откровений, которые приоткрывают тайны её души — трепетной и нежной. Кроме того, даже в не самых лучших образцах есть ценная информация очевидца о трагических событиях первой половины ХХ века, о драме народа, расколотого гражданской войной, когда Ирина с горечью говорит матери: «Ты видела созданье идеалов, / А мне досталось лишь крушенье их…».

Её принято считать камерным поэтом, который пишет, в основном, только о себе, о своих переживаниях, и потому диапазон её творчества слишком узок, — так и отец её считал, и многие эмигрантские критики. Но это не совсем так, ведь она остро чувствовала — до сердечной боли — своё время, она сказала о своём времени правдивые, честные слова. Она, может быть, одна из немногих, кто время своё сформулировал в поэтическом Слове — и это теперь, по прошествии ХХ века, хорошо видно:

Наш век сухой. Наш век — пора молчанья.Разорваны Гарольдовы плащи.Нет патетического восклицанья,И женственность не трогает мужчин.

Наш век такой, что судорогами пальцевИзмято всё, сплетённое мечтой.И хочется невесело смеятьсяНад Богом, над любовью, над собой.

Над нами тяготят тысячелетья,Мы — искуплённые за их вину…Наш век такой, что после даже детиНе будут никогда играть в войну.

Она неоднократно повторяет: «Видела я лишь одни пораженья, / И никогда — побед…» Но среди этих поражений стихи её стали поддержкой для многих обездоленных, павших духом, сломленных. Страдая и сгорая бесцельно, как и они, на краю смерти, она находила в себе силы на сопротивление, на любовь, на благодарность Богу за каждое, подаренное Им, мгновение жизни, которое прекрасно, не смотря ни на что, даже в грусти. И она воспела бесконечную грусть жизни:

Нет ничего совершенней,Чем тихая грусть на земле…

***

Некоторые стихи из «шести тетрадей» печатались в эмигрантских изданиях при жизни поэтессы, почти везде, где жили русские — от Парижа до Шанхая и Нью-Йорка. И в настоящее время публиковались в разных журналах и сборниках — в Казахстане, в России, за рубежом. Вот совсем недавние публикации: в 2012 г. в издательстве «Кругъ» в Москве вышла небольшая, изящно изданная книжка И.Кнорринг «О чём поют воды Салгира» (Беженский дневник. Стихи о России) — крымский период. Там же, в Москве, в издательстве «Вече» — 2011 г., в объёмной антологии «Молитвы русских поэтов. ХХ — XXI век» представлены духовные стихи И.Кнорринг и выдержки из её дневника. И я уже упоминала двухтомник «Повесть из собственной жизни», изданный в Москве, в издательстве «Аграф» (2009–2013)

Творчество её не забыто. Имя Ирины Кнорринг и её стихи появляются в разных сборниках, статьях, научных работах. Часть наследия сберегается главным хранилищем культурных ценностей России — РГАЛИ. На родине поэтессы, в деревне Елшанка под Самарой силами местных энтузиастов и учителей школы устраиваются конференции, литературные чтения в память своей землячки. Задуман музей семьи Кноррингов. На месте Никольской церкви, разрушенной в годы революции, планируют установить Поклонный Крест. В Никольской церкви крестили Ирину Кнорринг, на погосте покоились её предки. А чудесная природа этого края осталась неприкосновенной, воспетая в её стихах и дневниковых записях: «Мой воздушный замок — семейный очаг, ключ от замка — Елшанка».