Яков Михайлик - Соколиная семья

- Йулда жангчи Кизыл Армия!

- Дорогой боец Красной Армии! - переводит адъютант.

С особым старанием, с любовью произносит он каждое слово. Уж очень хотелось ему хоть чем-нибудь утешить меня.

- Да ты откуда знаешь узбекский язык? - спрашиваю его.

- Я все языки знаю, - улыбаясь, отвечает Поселянов.

Отдаю ему письмо и молча слушаю. Слушая, мысленно переношусь в далекую среднеазиатскую республику, которую по-настоящему не знаю. Узбекистан в моем представлении - буйство садовых красок, море солнца, снеговые тюбетейки гор, голубые разливы Аму - и Сыр-Дарьи, неоглядные поля хлопка - белого золота. Экзотика. Мирная жизнь. Мечта!

А Поселянов читает, что узбекский народ приютил сотни тысяч эвакуированных стариков и детей, разместил на своих землях десятки заводов, поставляющих фронту боевую технику и оружие, что люди теперь день и ночь работают с думой о нас, бойцах Красной Армии, с думой о победе над немецко-фашистскими захватчиками.

И блекнет экзотика, растворяется в гуле заводских и фабричных цехов, в неустанных хлопотах земледельцев. В Узбекистане тоже фронт. Трудовой фронт.

Отзвенели вешние ручьи, вошли в свои берега небольшие речушки, вьющиеся меж лесных массивов Подмосковья. А речушек здесь великое множество. Только в окрестностях Медыни около десятка: Шоня, Лужа, Изверя, Угра, Ресса, Воря, Суходрев... В зеленые гимнастерки оделись деревья, цветной полушалок накинула на плечи земля.

Осколки эрликоновского снаряда оставили на моих ногах шрамы, а некоторые зарубцевались, прижились под кожей.

- Прощай, доктор! Спасибо за все...

Полковой эскулап рад за меня, будто он сам, а не я выздоровел и теперь возвращается в эскадрилью.

- Будь здоров, сержант. Воюй позлее!

И снова боевые дежурства, вылеты, воздушные бои.

...Утро выдалось ясным и тихим. До того тихим, что с окраины аэродрома, где начинался нечастый лесок, слышен беззаботный птичий пересвист. Радуются пичуги теплу и свету.

Вместе с Шаповаловым лежим под крылом самолета, на траве. Слушаем птичью звень, дышим свежим травяным настоем, переметанным с запахами бензина и масла. На желтую шляпку одуванчика сел шмель. Сонный, еще вялый. Лапками раздвинул пестики цветка и уткнулся хоботком. Лакомится, шельмец. Что же, лакомься.

Прямо передо мной играют, как дети в пятнашки, белокрылые мотыльки. Кружатся почти на одном месте, то сходясь, то расходясь. Завидная маневренность. Человеку бы такую, мне, летчику.

По теплой земле деловито снуют темно-коричневые муравьи, похожие на цифру восемь. Зачем снуют, о чем хлопочут? Это известно только им. Снуйте, живите, работяги.

Метрах в десяти от машины сквозь малахит еще не примятой травы растет черный бугорок земли. Это что еще за землерой?

- Крот, - говорит Шаповалов. - Портит аэродром. Может, бензинчику плеснуть в нору?

- Не надо. Разровняешь бугорок, и делу конец. Верно?

- Угу, - соглашается техник.

У соседней машины заливается телефонная трель. Командир эскадрильи С. Ф. Андреев поднимает трубку. До нас долетает его голос:

- Есть, подняться четверкой!

Позабыты птицы, мотыльки и прочая живность. Покой весеннего утра нарушает неистовый рев яков.

Мы идем на разведку в район железнодорожной станции Угра. По предположению, там сосредоточиваются вражеские эшелоны с танками, горючим и боеприпасами. Обычно на разведку высылается пара, но майор Лесков предупредил Андреева, что над станцией непрерывно барражируют истребители противника. Поэтому в воздух поднялась четверка. Так надежнее.

Над нами плывут кучевые облака. Они, возможно, пригодятся нам. Андреев всегда напоминает о необходимости умело использовать их. Облака могут быть отличной маскировкой и даже укрытием.

Заходим на Угру со стороны солнца и, пикируя, осматриваем подъездные пути. На линиях стоят восемь эшелонов. На открытых платформах - техника. Вперемежку между ними - круглые цистерны с горючим. А чем набиты закрытые вагоны? Вероятно, боеприпасами.

Вражеские зенитчики всполошились. Но было уже поздно. На бреющем полете мы уходим в сторону своего аэродрома. Снаряды рвутся где-то за хвостами наших самолетов. А мессершмитты почему-то кружатся в стороне. Скорее всего, они ожидали налета наших бомбардировщиков или штурмовиков.

Мы доложили в штабе полка о результатах разведки и вскоре получили приказ сопровождать ильюшиных на штурмовку станции Угра. Об этих самолетах слава ходила по всем фронтам. Знаменитые горбачи были грозой для фашистов, которые называли их черной смертью. А у нас о крылатых бронированных танках с уважением говорили: советские илы роют фрицам могилы. Точная, меткая поговорка.

Строй Ил-2, сопровождаемый звеном ЛаГГ-3, показался над аэродромом. Штурмовики шли очень низко, едва не задевая макушки деревьев. На зеленом фоне лесного массива сверху обнаружить самолеты было почти невозможно, а снизу они были неуязвимы, разве только зенитка саданет в упор. Но это почти исключалось.

Андреев и я заняли свои места в общем боевом порядке, чуть выше лагов. Уже на подходе к станции противник открыл сильный зенитный огонь. Но ильюшиным не впервые идти напролом. Не мешкая, они делают заход, обрушивают на Угру ливень свинца и море огня и исчезают за ближайшей рощицей. Станция окутывается дымом. Сквозь его густые клубы вздымаются желтые смерчи. Это взрываются цистерны с горючим, вагоны с боеприпасами.

А штурмовики появляются вновь, чтобы еще раз ударить по скоплению вражеских эшелонов. Немного выше илов идет четверка истребителей, ведомая капитаном Кузнецовым. Я знаю только фамилию командира сопровождающей группы. Встречаться с ним не приходилось, хотя и живем по соседству.

Добавив в заваренную кашу солидную порцию перца, горбатые правым разворотом выходят из атаки и устремляются в сторону линии фронта. Лаги перестраиваются. Кузнецов спешит прикрыть ильюшиных справа и натыкается на зенитный снаряд. Его машина перевернулась вниз кабиной...

Что с капитаном? Подхожу к нему. Из левой плоскости лага струей бьет бензин, но летчик упорно тянет за своими, к линии фронта. Он, кажется, увидел меня и теперь чувствует защиту. Дружеское крыло - великое дело в бою. Это утраивает силу, удесятеряет надежду на благополучный исход.

В голове созревает план: если Кузнецову не удастся дотянуть до аэродрома, обеспечу ему посадку на подходящей поляне и помогу уйти в лес. Или сам произведу посадку. А там возьму капитана в свою кабину - и домой.

Основная группа самолетов уже скрылась за горизонтом. Оглядываюсь. Станция Угра полыхает вовсю. Хорошо поработали ильюшины! И вдруг замечаю двух Ме-109. Идут за нами, стервятники. Будь я один, им бы ни за что не догнать меня. Но со мной капитан Кузнецов на покалеченной машине. Не теряя времени, набираю высоту и прижимаюсь к самой кромке тех кучевых облаков, о которых еще в прошлый вылет думал, что они, возможно, пригодятся. Выходит, не ошибся. Пригодились.