Герман Титов - 700.000 километров в космосе (полная версия, с илл.)

— А как на реактивных самолётах? — то и дело спрашивали мы наших преподавателей и инструктора.

— Вот нетерпеливые… Сначала изучите «ЯК-18»… А реактивные самолёты от вас не уйдут.

Иногда в газетах и журналах пишут о необычных впечатлениях начинающих авиаторов от их первых полётов. Расписывают, не жалея красок, о том, что вот-де поднявшийся в воздух почувствовал себя чуть ли не птицей, что безоблачная высь показалась ему чем-то фантастическим. Мне думается, всё это излишние красивости. Полёт — работа и для обучаемого, и для обучающего. Конечно, по-новому выглядит земля, если смотришь на неё с высоты, шире раздвигается горизонт, открывается далёкая перспектива степных далей. Но в полёте ведь не об этом думаешь: ты в кабине со множеством приборов, надо за всем успеть следить, а главное — примечать, запоминать все движения и действия инструктора. Тут не до лирики.

Уж если говорить о том, чем запомнился мне первый полёт с инструктором, — так тем, что при посадке мы едва не разбились. И наверняка разбились бы, растеряйся хоть на миг, допусти хотя бы малейшую ошибку мой инструктор. Мы взлетели с основного аэродрома, чтобы перелететь на полевой. Полёт подходил к концу, я пристально следил за тем, как Гонышев строил манёвр для захода на посадку, как повёл машину на снижение.

С каждым мгновением земля становилась всё ближе и ближе. Мне показалось, что скоро шасси самолёта коснутся посадочной полосы. Вдруг… что это? Впереди, прямо перед нами, препятствие. Самолёт мчится на него. Гонышев резко берёт ручку на себя, самолёт взмывает вверх, пролетает над неожиданно появившимся препятствием и опускается на полосу.

Считанные секунды длился этот момент, потребовавший крайнего напряжения сил. Гонышев вылез из кабины, сунул в рот неизменную папиросу, глубоко затянулся раз, другой и спокойно сказал:

— И так бывает…

Потом пошёл выяснять причину появления препятствий на посадочной площадке, искать виновных, наводить порядок. А я по-новому вдруг увидел своего инструктора. Да, лётчику нужна быстрота реакции, готовность в доли секунды принять правильное решение и, сохраняя хладнокровие, незамедлительно действовать. И это в дни мирной учёбы! А в бою? Ведь военный лётчик готовит себя для боя, значит, он в любую секунду должен уметь встретить любую неожиданность и опасность.

Труд и упорство побеждали. Прошли те времена, когда мы жили в землянках, оборудованных собственными руками. Переселились в казарму, а летом выехали в лагерь, в палаточный городок. На построения выходили подтянутые, опрятные. Командиры строго следили за внешним видом курсантов.

По-моему, у каждого человека, овладевшего искусством управления самолётом, бывает такой барьер, преодолев который он начинает верить в себя, в самолёт, вообще в успех. Это можно сравнить со вторым дыханием у бегуна. Кажется, задохнулся человек, вот-вот сойдёт с дистанции, но пересилил себя, организм перестроился на повышенную нагрузку, и появилось это второе дыхание. Снова легко и красиво, без нажима, бежит человек.

Таким рубежом для меня было третье упражнение лётной программы — полёты с инструктором. Под его наблюдением я делал взлёт, посадку и особых замечаний не получал.

Мне предстояло поднять машину в воздух, совершить полёт по кругу и сесть.

Зелёный «ЯК-18» выруливает на старт. Докладываю о готовности к взлёту и получаю команду:

— Взлёт разрешаю!

Ещё раз мельком оглядываюсь назад: в своей кабине инструктор настороженно следит за мной. Волнуюсь, но стараюсь взять себя в руки, говорю себе: «Спокойнее, всё будет хорошо».

Первая часть полёта прошла успешно. А вот когда надо было зайти на посадку, строго выдержать заданную высоту на снижении и планировании — тут у меня получилось довольно нескладно. Плавной, уверенной посадки не вышло, это я сам почувствовал, едва самолёт коснулся земли.

— Товарищ инструктор! Курсант Титов полёт закончил. Разрешите получить замечания?

И опять, как обычно, Гонышев долго доставал из кармана портсигар, закурил, сделал свои привычные две-три глубокие затяжки и, ничего мне не ответив, пошёл к командиру звена капитану Кашину. Говорили они довольно долго и горячо. О чём? Я терялся в догадках и с беспокойством думал: не закончится ли на этом мой путь в авиации?

Зря я так думал. И инструктор, и командир звена, видно, лучше меня знали, как и в чём мне помочь. Прошёл день, другой, а меня в воздух не выпускали. С завистью смотрел я на своих друзей, летавших в зону, уверенно и плавно приземлявших самолёт точно у посадочных знаков. Не стесняясь, спрашивал одного, другого, третьего, как они определяют расстояние до земли, до каких пор продолжают режим так называемого выдерживания самолёта, как пользуются сектором газа. Теоретически я сам мог всё это прекрасно рассказать, а вот на практике не выходило.

Очень верно сделали мои воспитатели, что дали мне после первой неудачи остыть, осмыслить свои действия. Ведь по горячим следам, после неудачного вылета, можно было наделать новых, более серьёзных ошибок. Через несколько дней капитан Кашин, очевидно, решил, что хватит мне «остывать». Утром во время подготовки к полётам он сказал:

— Курсант Титов, полетите сегодня со мной, задание прежнее: взлёт, полёт по кругу, посадка.

На полных оборотах ревёт мотор. Строго выдерживая заданное направление, веду самолёт на взлёт. Движения продуманы, определена их последовательность, но они ещё не совсем уверенны. Смотрю на указатель скорости, беру ручку управления на себя и чувствую, как земля остаётся где-то внизу.

Капитан зорко следит за моими действиями. Вот он взял управление и поправил мою ошибку. И всё это спокойно, без лишних слов. По переговорному устройству до меня доносится его голос:

— Следите за приборами.

Один за другим он выполняет развороты и выходит в расчётную точку на посадку.

— Запоминайте положение ориентиров, — советует он. — Отсюда начинаете снижение. Вот эта высота — сто метров; так будет — пятьдесят, а это — двадцать пять.

Потом уже полёт по кругу делаю я.

Повторяю заход на посадку, стараясь видеть ориентиры так, как они были видны на предыдущем круге. Самолёт пошёл на планирование, теряя высоту, приближаясь к земле. Кажется, на этот раз посадку я выполнил лучше.

— Терпимо! — не то осуждающе, не то одобрительно сказал мне на земле капитан Кашин и, пригласив к себе Гонышева, начал с ним обстоятельный разговор.

И снова смутная тревога закрадывалась в душу. «Охота им возиться со мной. Не выходит — отчислили бы, и делу конец. Нет, видно, у меня лётных способностей», — с горечью думал я.