Игорь Минутко - Искушение учителя. Версия жизни и смерти Николая Рериха

До родного города я добрался в сентябре 1917 гола. Каштаны на Дерибасовской были уже в пурпурных с коричневыми краями листьях, на море бушевали осенние штормы, иногда ложились густые туманы, и непонятно было, где ревущее море, где небо, где земля. На Привозе продавали огромные полосатые арбузы из Херсона, копченую серебристую кефаль, черный виноград «Изабелла», пахучие серо-желтые плитки подсолнечного жмыха, которые одесситы приобретали особенно бойко — начались перебои с хлебом. С десяти часов вечера объявлялся комендантский час. В оперном театре давали «Евгения Онегина», и Ленский на дуэль выходил с красным революционным бантом на груди, а на Потемкинской лестнице в середине дня, если пригревало солнышко, в серые гнезда собирались беспризорники. Когда я возвращался домой поздно вечером — с митинга или с занятий боевого отряда, где бойцами были большевики и эсеры (мы совместно готовились к боям за Советскую власть в Одессе, понимая, что без баррикад не обойтись), мама, встречая меня, голодного, грязного после занятий на плацу стадиона бывшего клуба «Генрих Вайтер и К°», с кобурой револьвера на боку, — бедная мамочка обнимала младшего сына и плакала.

— Чует мое сердце — ты, Яшечка, пропал! Ваша окаянная революция раздавит тебя, как не знаю кого. Как клопа в спальне толстой Блюмы, — Блюма, торговка парфюмерией с лотка у кафе «Грезы», что возле Люка на Приморском бульваре, была нашей соседкой. — Ты видел, сколько у нее раздавленных клопов на стене с картиной «Волхвы с дарами Христу»? И этот твой револьвер! Ты что, собираешься убивать живых людей? Я ненавижу его!..

А я его любил. Я гордился своим револьвером. Я уже знал, какая в нем заключается сила. И власть, граждане и товарищи! Власть, которая…

Фу ты! Ключ гремит в скважине двери. Обед позади, прогулка была, ужинать рано. Значит, опять на допрос. Хорошо, что сижу на родной Лубянке. Пока… Кое-кто из бывших товарищей здесь. Бумагу и карандаш дали: «Все подробно, автобиографию от „а“ до „я“. Будет исполнено, гражданин начальник! Что? Да иду же… Я вам не Ванька-Встанька. Вот… Поднялся. Только число поставлю. Для истории.

18.Х. 1929. Лубянка, ОПТУ, внутренняя тюрьма, камера № 14».

Будет ли у Якова Григорьевича Блюмкина в нашем правдивом повествовании время, вернее возможность, дописать свою кроваво-романтическую автобиографию? Кто знает… Поэтому доведем жизнеописание нашего героя хотя бы до мая 1918 года, когда начались уже известные читателям события в Москве.

Итак, Одесса осенью 1917 года. В портовом городе начинаются революционные бои за власть: «Да здравствуют Советы рабочих, солдатских, матросских и крестьянских депутатов!», «Хай жывэ самостийна Украина вид Кыева до Бэрлыну!»

В январе 1918 года в результате жестоких уличных боев большевистско-эсеровских отрядов с войсками Центральной рады и гайдамаками в Одессе устанавливается Советская власть, и бесстрашный, яростный, переполненный революционным энтузиазмом Яков Блюмкин в гуще событий.

Но не только революция сотрясает страну — продолжается Первая мировая война, и новорожденная республика Советов в критическом положении: на Украине части совсем недавно созданной Красной Армии ведут тяжелые бои с наступающими войсками Германии, которые действуют в союзе с Центральной радой. И солдаты на фронтах не знают, что в Брест-Литовске уже начались сепаратные переговоры с немцами. «Только заключив немедленный мир, — убежден Ленин, — на любых условиях, мы спасем революцию».

Яков Блюмкин записывается добровольцем в матросский «железный отряд» при штабе 6-й армии Румынского фронта, участвует в кровопролитных боях; его отряд вливается в 3-ю Украинскую армию.

Двенадцатого марта 1918 года (обратите внимание: 3 марта уже подписан Брест-Литовский сепаратный договор, но его условия, тяжкие и позорные для России, еще не действуют) 3-я армия оставляет Одессу и спешно, почти панически отступает к Феодосии, двигаясь в Крым несколькими колоннами.

Наш герой, уникальный в своем роде — восемнадцать лет, не забывайте! — стремительно движется вверх по лестнице военной карьеры: в Феодосии его вводят в Военный совет армии в качестве комиссара, через неделю он становится помощником начальника штаба. В начале апреля 1918 года Яков Григорьевич Блюмкин — начальник штаба 3-й Украинской армии. Согласитесь: впечатляет!

И тогда, в апреле восемнадцатого года с юным красным командиром происходит странный, необъяснимый случай. Или событие. По всем материалистическим законам (а был Яков Блюмкин в своем мировоззрении материалистом, атеистом, ни в какого бога не верил, религия для него была, по Марксу, «опиум для народа»; впрочем, он серьезно не размышлял на подобные темы: не до того, другое захватило нашего героя) — так вот, по правилам материалистического пребывания человека на земле должна была в ту теплую апрельскую ночь оборваться жизнь Якова Блюмкина. А случилось это в маленьком татарском селе Коктебель на берегу голубой бухты, в двадцати верстах от Феодосии. Пришло донесение, что там в своем доме некий поэт Максимилиан Александрович Волошин укрыл нескольких контрреволюционеров, которых разыскивала местная ЧК. Туда и отправился краском Блюмкин с небольшим отрядом верных бойцов — бесстрашный революционер был весьма склонен к всяческим приключениям, ибо в одной из своих ипостасей, может быть, основной, был авантюристом.

Но нет! Пожалуй, об этом мистическом событии пусть расскажет сам Яков Блюмкин. Если будет тому благоволить Судьба. Если у нашего героя будет на это время.

Все в руках фортуны, дамы и господа!

Из Феодосии 3-я армия с жестокими боями отступает к Харькову — через Лозовую, Барвинково, Гусаровку, Никитовку, Славянск.

В Славянске к начальнику штаба армии инкогнито, ночью прибывают двое в штатском, товарищи по партии эсеров. Короткое тайное совещание. Яков Блюмкин берет троих своих верных бойцов из числа штабных ординарцев, на несколько дней передает бразды правления своему заместителю, и конный отряд из шести человек исчезает в теплой апрельской ночи.

В Харькове происходит вооруженное нападение на Государственный банк. Захвачено четыре миллиона рублей: «На нужды революции», — говорит руководитель экспроприации Яков Блюмкин директору банка, который уложен на пол лицом вниз и — «Руки на голову!», а к виску дрожащего, весьма полного господина приставлен так любимый нашим героем револьвер.

Свидетельствует П. А. Зайцев, начальник Одесского военного округа в ту революционную пору: Блюмкин предложил командующему Третьей армии П. С. Лазареву взятку в десять тысяч рублей, столько же намеревался оставить себе, остальные деньги он собирался передать партии левых эсеров. Под угрозой ареста Лазарев потребовал, чтобы уворованные деньги были возвращены в банк. Блюмкин подчиняется, но банку возвратили только три с половиной миллиона рублей. Куда подевались остальные пятьсот тысяч рублей, выяснить не удалось.