Турсунбек Какишев - Сакен Сейфуллин

Габдулла халфе был человеком гибкого ума. И когда его подопечные изъявили желание поучиться у Сакена русскому языку, он не стал препятствовать. Правда, втайне Султанов надеялся, что ребятам все это скоро надоест. Но он не учел педагогических способностей Сакена.

В медресе нет парт, там стоят маленькие стульчики с небольшим плоским сиденьем, которые ребята используют и как табуретку, и как письменный стол. Ученики медресе обычно больше слушают, чем пишут. Коран учат со слуха, повторяя слово за словом вслед за учителем. Но шакиртам[6] преподают и арабскую письменность. А в последнее время стал модным джадидский метод обучения, который допускал и изучение арифметики, географии. Эти веяния тоже были учтены Габдуллой.

Но, согласившись на преподавание русского языка в медресе, Габдулла, однако, в последнее время не на шутку стал беспокоиться. Шакирты начали плохо успевать по духовным предметам. Негласная конкуренция двух преподавателей с каждым днем возрастала, и чаша весов, пожалуй, склонялась в сторону Сакена.

Он преподает уже четвертый месяц. Почти все шакирты очень быстро усвоили русскую азбуку, научились читать, хотя еще и не понимают прочитанного. Усердие Сакена было замечено и некоторыми родителями шакиртов. Они подняли вопрос об оплате учителя русского языка. Стали платить по три рубля с ученика за месяц. Сакен не брал платы с детей жатаков и бедных. Среди платно обучавшихся был и единственный сын самого Габдуллы халфе, Насыр Султанов.

Сакен пристрастился к новой работе и теперь всерьез подумывал стать учителем. Он знал, что это благородный и очень нужный его народу труд. В последнее время многие казахи начали убеждаться, что без знаний, без грамоты жить в этом большом мире становится все труднее и труднее.

Быстро пролетел учебный год, Сакен даже и не заметил, как прошло время. Да ему, собственно, и некогда было думать о времени. Занятия в училище, преподавание в медресе, подготовка уроков и подготовка к урокам не оставляли свободных минут.

В начале весны приехал отец. Он навьючил своего гнедого коржунами, полными всевозможных подарков от аульчан.

Ниязова не было дома, и отец с сыном, может быть, первый раз за все время говорили как равный с равным. Как красочно, сочно описывал отец сцены охоты, свои приключения в вольной степи. Сакен заслушался. Сейфулла же выспрашивал сына о его намерениях. Он был бы рад видеть сына толмачом, а может быть, даже и волостным правителем.

Разъезжая по казахской степи, Сейфулла между делом приглядывал для Сакена невесту. В последнее время в аулах его стали принимать с почестями. Впрочем, казахи всегда славились своим гостеприимством.

— А, приехал блудный сын природы, — распахивая дверь, сказал Ниязов. — Как ты, однако, загнал гнедого! Охота была удачная? По твоему гнедому видно, что тебе недосуг было заехать к нам зимой, — съязвил Ниязов.

С приходом фельдшера посыпались шутки в адрес незадачливого степного охотника и праздного человека, каким Шаймерден считал Сейфуллу.

— А ты знаешь, что Сакен стал дамуллой?[7] — с гордостью объявил Ниязов.

Сейфулла с недоумением посмотрел на сына.

— Нечего тебе удивляться, мы на все способны! На лице Ниязова расплылась широкая улыбка.

— А что нам, было бы ему хорошо! Мы всегда готовы молиться богу, чтобы он был человеком, — смиренно парировал Сейфулла. — Вот старею. Как-то раньше за охотой и не думал, что жизнь такая быстротечная. Теперь заметил. Семья-то моя почти ежегодно пополняется новым членом. Сакен-то первенец, но другие птенцы тоже начинают оперяться. Об их судьбе уже пора задумываться.

— Ну, брось ныть. Что с тобой, плохо спал сегодня? Дом с детьми — это же рай с радостями. Вот бог отказал нам в этой радости. Но, как видишь, и мы живы. Не беспокойся, прокормишь семью и без помощи Сакена. У тебя же родичи богатые, неужели они тебе не помогают?

Сейфулла в ответ только безнадежно махнул рукой.

— Сакену необходимо продолжать учебу. Знания, полученные в Акмолинске, только для кочевников кажутся всеобъемлющими. А ведь это только начало пути.

Сейфулла испуганно посмотрел на фельдшера, догадываясь, куда он клонит.

— Успокойся, мы не на край света собираемся! Вот мы с Сакеном давно спорим: он желает стать учителем, а я хочу видеть его ветеринарным врачом. Кто тебе больше по душе? Что же ты молчишь? Ты согласен или нет на то, чтобы Сакен продолжил учебу?!

Сейфулла все молчал. Вопрос фельдшера застал его врасплох. Ведь ему казалось, что человека, ученее Сакена, и быть не может. Он уже видел сына большим чиновником. И вдруг опять учение. Есть отчего растеряться.

— Ну что ты вытаращил глаза, как будто век не видел нас? Отвечай, что тебе нравится — ветврач или учитель?

Сейфулла обозлился:

— У меня мало скота. Я не боюсь пи джута,[8] ни эпидемий.

— Значит, ты желаешь видеть своего сына учителем? Сейфулла машинально кивнул.

— Ну что ж, теперь я уже не в силах переубедить не только сына, но и отца. Ваша взяла, поздравляю, Сакен, тебя с просвещенческой карьерой. Всякая учеба полезна. Ну, Сакен, скажи свое слово, отец твой теперь в наших руках.

Сейфулла умоляюще посмотрел на сына в надежде, что тот откажется от плана, составленного без его участия.

— В Омскую семинарию! — отчеканил Сакен. Сейфулла смотрел на сына с ужасом и еще пытался протестовать.

— Далеко же этот город, разве в Акмолинске нет такой семинарии? — Но эти слова прозвучали как согласие. Между тем Сейфулла уже и не рад был своему приезду.

Батен постелила постель на двоих. Отец и сын лежали под покровом одного пухового одеяла, но их думы были разные. Сейфулла сожалел, что дал согласие. «Как он будет жить в Омске, ведь там нет знакомых, да и, кажется, там нет ни одного казаха? В какую компанию попадет? Обрусеет совсем и не вернется к родному очагу». Что только не приходило в голову опечаленному отцу. Он не мог уснуть, ворочался с боку на бок. А Са-кена одолевали свои думы, и он с наслаждением отдавался сладким мечтам о будущем.

Сейфулла на сей раз приехал рано, до окончания учебы оставалось еще много дней. Свободный сын степи, он не мог сидеть в городе и решил вернуться домой. Он очень сдал за эти дня, ходил нахмуренный. Сделав покупки для детей и жены, уехал. Перед отъездом ничего не сказал Сакену. Но Ниязов был уверен, что Сейфулла в конце концов согласится.

Раз решение принято, возврата нет — так уж повелось у казахов.

После отъезда Сейфуллы фельдшер сказал Сакену, что прошение о зачислении в семинарию надо отправить в Омск заранее. Сакен засел за его составление. Но это оказалось не простым делом. Только через два дня показал написанное Ниязову. Тот одобрил и лишь добавил: «сын потомственного почетного гражданина». Сакен посмотрел на него с недоумением.