Андрей Рытов - Рыцари пятого океана

Все было разработано детально: маршрут полета, тактика боя, способы взаимной поддержки и выручки. Чтобы не обнаружить себя до времени, самолеты должны были идти над малонаселенной местностью. В районе предполагаемой встречи следовало быстро развернуться и Ударить со стороны солнца в хвост японской колонны. Причем истребителям рекомендовалось идти не общим строем, как практиковалось до этого, а небольшими группами в несколько ярусов.

Этот замысел блестяще оправдал себя. Атака получилась внезапной. Специально выделенная группа летчиков связала боем истребителей сопровождения противника, остальные ринулись на бомбардировщиков. Бой с самого начала принял стремительный, маневренный характер.

Не выдержав удара, японские бомбовозы побросали груз куда попало и повернули обратно.

Наши истребители начали преследование. Один из летчиков настолько увлекся погоней, что на обратный путь ему не хватило горючего. Пришлось садиться на залитое водой рисовое поле. Помогли китайские крестьяне. Они привели несколько быков, зацепили самолет веревками и вытащили его на твердый грунт.

Японцы потеряли в этот день пятнадцать бомбардировщиков и четыреистребителя. Два наших самолета тоже были подбиты, но летчики выпрыгнули с парашютами и к вечеру прибыли в свою часть.

Алексею Сергеевичу Благовещенскому довелось драться в этом бою с лидером японских истребителей. Вдоль фюзеляжа самолета самурайского аса тянулись красные полосы. Благовещенский сразу же обратил на них внимание и, не раздумывая, атаковал размалеванного хищника. Однако тот сумел сманеврировать, уклониться от прицельной очереди из пулемета. Сделав разворот, он сам пошел в атаку. Ему, видимо, хотелось ударить по Благовещенскому сзади. Но наш летчик был начеку. Выполнив крутой вираж, он описал в небе кривую и точно вышел в хвост флагману. Позиция оказалась благоприятной. Короткая очередь вспорола обшивку неприятельского истребителя, но он продолжал держаться в воздухе.

Японские летчики, заметив, что их ведущий в беде, кинулись на помощь. Теперь пришлось защищаться Благовещенскому и на время отступить от полосатой машины. Двое наших товарищей отсекли огнем японцев, теснивших Алексея Сергеевича.

- Такая меня досада взяла, - рассказывал потом Благовещенский, - что я готов был винтом рубануть полосатого дьявола. Дважды по нему стрелял, а он живой. Улучив момент, когда мы снова оказались один на один, я бросился на лидера сверху, сбоку и выпустил весь оставшийся боезапас. Очередь пришлась по кабине.

Благовещенский проследил, как тот, круто планируя, снизился над квадратами залитого водой рисового поля и при посадке перевернулся вверх колесами.

Под вечер мы с врачом приехали к месту падения японского самолета. Сквозь остекление кабины увидели мертвого японского летчика. Он висел на привязных ремнях вниз головой.

На следующий день в японских газетах в траурной рамке был опубликован портрет сбитого аса и подробной описание его былых заслуг.

Благовещенский тоже пострадал в этом бою. Пуля чиркнула его в левый бок. Разбитой оказалась и приборная доска. Спасла Алексея Сергеевича бронеспинка, установленная им накануне вылета.

Летчики прониклись к Благовещенскому уважением. В их глазах он выглядел королем воздуха. Они увидели в нем не только распорядительного командира, но и отважного бойца, сразившего славу и гордость японской авиации.

Вечером к нам прибыл представитель китайского командования.

- Ай ка-ла-со, ай ка-ла-со, - прикладывая руку к сердцу, повторял он, имея в виду сбитого флагмана.

Китаец вручил Благовещенскому какой-то подарок и шелковый цветастый халат. Надев его и подпоясавшись кушаком, Алексей Сергеевич прохаживался по комнате и шутливо говорил:

- Ну, чем я теперь не мандарин, а?

Бой явился внушительной демонстрацией возросшей мощи советской авиации. Мы собрали летчиков, обстоятельно поговорили по существу выполненного задания, отметили наиболее отличившихся. Будь это в другой обстановке, мы наверняка выпустили бы листовки, боевые листки. Но здесь такие вещи не рекомендовались.

Ссылаясь на недомогание, Машкин снова уклонился от вылета. Машкин - не настоящая его фамилия, но будем называть его так, потому что в дальнейшем этот человек неузнаваемо изменился, стал хорошим бойцом...

Благовещенский собрал летчиков и поставил вопрос прямо:

- Что будем делать с Машкиным? Вы знаете, он и раньше не проявлял боевой активности. А однажды бросил товарища в бою, и тот погиб... Судите сами. Как скажете - так тому и быть.

Руководить собранием Алексей Сергеевич поручил мне.

Мы могли решить этот вопрос без всяких дебатов. Порядки, установленные воинскими уставами в Красной Армии, поддерживались и здесь. Командир мог своей властью вынести Машкину приговор, которого тот заслуживал. Но мы решили поступить по-другому. Важно было в дальнейшем начисто исключить подобные факты и." жизни нашего коллектива.

Машкии сидел, низко опустив голову, не смея поднять глаз на своих товарищей и командиров. Лицо его побледнело. Время от времени он доставал из кармана платок и зачем-то вытирал сухой лоб. Тонкие губы были плотно сжаты. Кое-кто смотрел на него с состраданием, другие с брезгливостью. В последнее время многие не подавали ему руки.

- Кто, товарищи, хочет выступить? - обратился я к летчикам.

Желающие нашлись не сразу. Нелегко было говорить о человеке, с которым еще совсем недавно люди дружили, вместе учились, делили горе и радости волонтерской жизни в чужой стране.

Наконец в задних рядах поднялась рука, и человек вышел вперед. Это был Иван Селезнев, один из лучших воздушных бойцов.

- Машкина я знаю давно. Парень он вроде бы неплохой, компанейский. А вот, поди ты, на испытании кишка не выдержала. Трусоватость я замечал за ним с самого начала. Все почему-то старался спрятаться за спины других. Правда, в первые дни я и сам робел. Помню, однажды вернулся из боя-машина как решето. Здорово ее располосовали японцы. Посмотрелся в зеркало и не узнал себя. Губы искусаны, глаза ошалелые.

Летчики заулыбались.

- Ас вами, скажите, не было такого? - спросил Селезнев. - Тоже было. Ведь японцев-то каждый раз оказывалось в три, а то и в пять раз больше. Но потом мы взяли себя в руки и, видит бог, воюем не плохо.

- Бог-то бог,- заметил кто-то,- да сам не будь плох.

- Это я к слову, - махнул рукой Селезнев и сурово посмотрел на Машкина. На его совести смерть товарища. Мы летаем, деремся с японцами, рискуем жизнью, а Машкина, видите ли, "тошнит в воздухе". Между прочим, врач, Петр Миронович Журавлев, обследовал его драгоценное здоровье. Никаких признаков недомогания. Надо вещи называть своими именами: Машкин - трус.