Н. Стромилов - Впервые над полюсом

* * *

Промелькнуло море Лаптевых и пролив Санникова. Выйдя в Восточно-Сибирское море, «Челюскин» взял курс на остров Врангеля, но, встретив тяжелые льды, спустился к югу. Тут была возможность продвигаться, и 15 сентября корабль подошел к мысу Северному (теперь мыс Шмидта).

В навигацию этого года тут была построена полярная станция, которую мы еще несколько дней назад услышали в эфире. Шла она оглушительно. «Отлично, отлично!-воскликнул Кренкель и, спасая уши, снял телефоны. - Как в лучших морях Европы!» Радиочасть новой полярной станции возглавлял Тауно Хаапалайнен, ленинградский радиолюбитель, недавно отслуживший действительную в погранвойсках. Я хорошо знал Тауно - сосредоточенного, молчаливого, скромного. Рассчитывал встретиться и побеседовать с ним. Интересовало, как дошла аппаратура, изготовленная Опытной радиолабораторией (путь-то не близкий - от Ленинграда), какие трудности встретились при вводе в эксплуатацию, какие пожелания передать разработчикам. Но льды остановили направлявшуюся к «Челюскину» шлюпку - в сгущавшихся сумерках я видел Тауно лишь издали, он стоял на носу шлюпки и махал рукой. Пришлось «интервью» у него взять по радио.

Разведка, проведенная летчиком Кукановым, показала, что пролив Лонга забит тяжелыми льдами, а сам остров Врангеля окружен ледовым поясом и подойти к нему для выгрузки нельзя. Еще несколько дней «Челюскин» пытался продвигаться во льдах, получая все новые повреждения. Но 19 сентября льды окончательно преградили ему дорогу. Корабль начал дрейфовать и 21 сентября оказался у входа в Колючинскую губу. Здесь дрейф льдов, в которых было зажато судно, прекратился.

* * *

…С «Челюскина» уходили больной кочегар С. Данилкин и сопровождающий его врач М. Мироненко. Остальные подбирались из людей, физическое состояние которых не внушало больших сомнений: значительную часть пути предстояло идти пешком. Это были товарищи, связанные основной работой с Москвой, Ленинградом и Харьковом: синоптик С. Простяков, инженер-электрик В. Кольнер, кинооператор М. Трояновский, поэт И. Сельвинский и я. Возглавлялась наша маленькая группа секретарем экспедиции Леонидом Мухановым. Был он толковым, доброжелательным и физически крепким человеком. Знал Арктику не понаслышке. И мы с легким сердцем приняли его командование. Эвакуировать с парохода намечалось не менее половины состава экспедиции. Наша группа была первой, но… оказалась и последней.

С нами были четыре нарты, запряженные собаками. На нартах - документы экспедиции и почта, продовольствие для людей и корм для собак, примус, керосин, спальные мешки и палатки. Хозяева упряжек - четверо приземистых, закутанных в меха чукчей, прибывших с берега, - были молчаливы, возможно потому, что плохо знали русский язык, а мы совсем не знали чукотского.

Мы - восемь человек - покидали корабль с чувством глубокого беспокойства за судьбу остающихся на нем людей. Знали, что не рассчитан он для работы в тяжелых льдах и имеет серьезные повреждения корпуса. Что нет поблизости мощного ледокола, который мог бы вызволить корабль из ледового плена. И нет неподалеку самолетов, которые могли бы в случае необходимости прилететь хотя бы за женщинами и детьми. А если бы и были самолеты, то не найти, наверное, площадку, чтобы принять их в диком, хаотическом нагромождении льдов, окружающих судно…

* * *

До смешного легким представлялся нам с борта корабля тридцатипятикилометровый путь до мыса Джинретлен. И только пройдя первый километр, мы поняли, что путь до берега потребует от каждого предельного напряжения всех сил, так как состоял он из почти непрерывного перешагивания и перелезания через обломки ледяных полей, расположенные в самых причудливых и, казалось, наименее преодолимых сочетаниях. Представьте себе, что вы бесконечно поднимаетесь и спускаетесь по крутым и скользким лестницам, да еще помогаете перебираться собакам и перетаскиваете нарты.

Промежутки между обломками полей, припорошенные снегом, были коварны: нередко нога, ступая на такое место, встречала пустоту - приходилось быть осмотрительным. Ровные поля, идя по которым можно было отдохнуть, встречались нечасто и были невелики. Пройдет время, и Илья Сельвинский напишет: «А дорога трудна, что ни шаг, то стой, а кругозор огромен: ледовый океан являл собой до горизонта вид каменоломен. Закованные водопады, грот, ущелье, лабиринты, сталактиты…»

«Каменоломни». Тяжелее всех они даются Мироненко и Сельвинскому: оба предрасположены к полноте, у обоих не совсем здоровое сердце. Легче других Муханову, Трояновскому и, как это ни странно, нашему больному - Данилкину. Правда, он значительно моложе любого из нас. В «средней» группе - остальные. Кольнеру путь значительно усложняет шикарная, окладистая, черная борода, из которой он чертыхаясь то и дело выковыривает кусочки льда. А в общем-то тяжело дышат, обливаются потом, присаживаются на ропаки, отстают, потом догоняют остальных и молчат (каждое слово - расход энергии!) - все.

Останавливаемся на ночевку в сгустившейся темноте. В назначенный час до боли в глазах всматриваемся в горизонт - туда, где оставили «Челюскин», и туда, где, по нашему предположению, находится мыс Джинретлен, у которого стоят пароходы. Для нас обещали дать ракеты, но мы их не видим - подвела видимость.

Организуем лагерь, завидуя собакам, - свернулись клубками на снегу, прикрыли носы хвостами и преспокойно спят. Им не надо, засыпая на ходу, распаковывать имущество на нартах, разжигать примус, таять снег, варить какао, разогревать консервы, «сервировать стол», а поужинав, нырять в ледяные спальные мешки, раздевшись до белья…

Мы знали, что Арктика - умелый организатор напряженных ситуаций. Но не подозревали, что она умудрится создать такую ситуацию и на нашем, совсем коротком, пути до берега. А она ее создала: на второй день дорогу нам преградила лента черной воды шириной десять - пятнадцать метров - полынья. Она тянулась сколько хватал глаз параллельно берегу, и перемычек, по которым можно было перебраться на другую сторону, нигде не было видно.

У нас не было с собой ни шлюпки-ледянки, приспособленной для перетаскивания по льду на лыжах, ни надувной резиновой лодки. Шлюпки-ледянки на судне были. Но никто не задал сейчас вопрос, почему мы не взяли с собой хотя бы одну, - все понимали, что не дотащили бы ее до полыньи. А если бы и дотащили, она сделала бы наш путь неизмеримо продолжительнее. Резиновых надувных лодок на судне не было.