Юрий Бычков - Коненков

— Учись, сынок… Старайся!

Сергей по-мальчишески легко прыгнул в телегу. Дядя Андрей не стал мешкать, надвинул шапку, обошел повозку — в порядке ли упряжь, взял из рук Михаила вожжи:

— Поехали. Нечего время терять. Дорога большая, осенний день короткий.

Три версты полевой проселочной дороги до Екимовичей, а там — большак, веселей потрусил Пегарка.

Подъезжая к деревне Буды, издалека услышали перезвон молотков и бухающие удары молота по наковальне. У самой околицы — кузня. Кузнецы, чумазые от копоти, крепкие, улыбающиеся, в кожаных фартуках, вышли на свет.

— Харитон Петрович! Иван Тихоныч! Мое почтение! — снял шапку дядя Андрей.

— Андрей Терентьевич, куда везешь племянника?

— В Рославль, на экзамен. Будет поступать в гимназию.

— Ну, в добрый путь.

Телега снова затарахтела по булыжникам Московско-Варшавского тракта. Сергей прощался со знакомыми местами, примерялся к предстоящей жизни. Не окажется ли он среди городских сверстников-гимназистов неучем, деревенщиной? Наверное, это напрасное опасение. Семи лет от роду, когда умерла его мать, он попал в богатый барский дом Шупинских. Осиротевшего Сергея, любимого племянника, взяла к себе на время тетка Мария Федоровна Шупинская. Не забылось, как по анфиладе зал и комнат усадебного дома в Никольском его вели двоюродные братья Сережа и Костя. В торжественных залах на специальных подставках стояли скульптуры. Братья называли их: «Венера Медицейская», «Аполлон Бельведерский», «Три грации», «Амур и Психея». По стенам висели потемневшие от времени портреты. Всюду было много цветов. За большим обеденным столом ели серебряными ложками из фаянсовых тарелок.

В десять лет он оказался в доме помещиков Смирновых и прожил здесь почти год. Кого только не повидал и что не услыхал здесь за время занятий с семинаристом Алексеем Осиповичем Глебовым. Соседи помещики, присяжные поверенные, купцы и лесопромышленники частенько заглядывали к Смирновым на огонек.

Велик ли духовный, жизненный багаж одиннадцатилетнего деревенского мальчика Сергея Коненкова, которого ясным осенним днем далекого 1885 года его дядя Андрей Терентьевич везет в Рославль поступать в гимназию? Видим, что он отнюдь но скуден. Многое он взял от крестьянской жизни, крестьянской культуры. Песни и сказки, пляски и игры русской деревни — с ним. Поэзия этого мира щедро открылась ему. Но в нем по было крестьянской ограниченности. Жизнь уже в ранние годы столкнула его с представителями всех сословий. И учили его, будто нарочно, так, чтобы всеми гранями преломилась в нем необходимая для превращения крестьянского ребенка во всесторонне развитого человека наука: и по-церковнославянски, и по нормам светской школы, и по-помещичьи — с учителем-гувернером. Трудолюбие, истовое, крестьянское, вошло в него с молоком матери. Знал он неоценимые мальчишечьи радости: купание дни напролет и ночное, молчаливую близость к обитателям леса и шумные игры.

Смирновы сияли номер на постоялом дворе Балошкиных. Коненковы же распрягли коня Пегарку, задали ему корма и устроились на ночлег в собственной телеге. Перед экзаменаторами на другой день Сергей предстал школьником из всенародно известного некрасовского стихотворения: стриженный под горшок, драные ботинки, рубаха в заплатах, не по росту штанишки.

Громадное кирпичное здание гимназии подавляло своей величавостью. Высоченные потолки гимназического рекреационного зала, чиновники и купцы, томящиеся в ожидании своих воспитанников в вестибюле, в первые минуты буквально ошеломили Сергея.

Экзаменовали в большой светлой комнате. От испуга свою фамилию на экзаменационном листе он написал с маленькой буквы, но тут же спохватился и переправил на большую. Учитель русского языка Ласкин, спросив, знает ли он стихи Пушкина и Некрасова, добродушно улыбнулся, заметив описку, и написал: «Принят». Другие экзаменаторы тоже посчитали ответы Коненкова удовлетворительными.

Андрей Терентьевич раскошелился и купил форменные брюки и косоворотку. Длинные гимназические брюки, рубашка с металлическими пуговицами, широкий ремень, фуражка с вензелем «РПГ» — гимназист. Дядя Андрей крепился, хотя было из-за чего переживать ему в этот день. Только за фуражку с вензелем «РПГ» нужно было заплатить рубль двадцать пять копеек! Накануне он, чтобы сберечь пятачок, остановился пить чай на постоялом дворе в ближайшей к Рославлю деревне, а не в городском трактире. А тут сплошные расходы! И какие! За «угол» — кровать и стол у окна в проходной комнате в бедном мещанском квартале на Рачевке придется платить по семь рублей в месяц. Тут первый и единственный раз в жизни из-за денег, которых так жалко было дяде Андрею, огорчился Сергей.

Гимназическая наука начиналась от порога. Швейцар показал, где снять калоши, где повесить фуражку. Гимназисты-второгодники, как только он вошел в класс, дав тумаков для знакомства, растолковали: «Первое правило у нас — не быть ябедником!» И еще один важный вопрос разъяснили поднаторевшие в науке второгодники.

— В бога веруешь? — спросили Коненкова.

— Да, верую, — простодушно сознался он.

— Дурак, — засмеялись второгодники, — бога нет, а если бывает гром и молния, так это электричество.

Вошел учитель. Первый урок — география. Учитель стал интересоваться, что уже теперь знают его новые ученики. Никто не спешил показать свои знания. Тогда Коненков, вспомнив стихотворение, которое выучил на память под руководством сельской учительницы, жившей одно время в Караковичах, поднял руку и, выйдя к доске, принялся декламировать. Чувства робости он не знал.

Много в свете разных царств,Стран, земель и государств,И во всякой есть землицеГлавный город иль столица.А у нас их — два:Петербург и Москва.В Петербурге НеваМеж гранитов бежит,А старушка МоскваНа Москве же стоит.Франция — земля тех,Кто мешает с делом смех.Там Париж веселый, умный,Город главный, город шумный.

И далее в том же духе о многих землицах и их столицах.

— Похвально, Коненков, — сказал учитель. Ученики замерли от удивления. И тогда он — была не была — подошел к классной доске и нарисовал карту с городами и странами, о которых говорилось в стихотворении. «Учитель поставил мне хорошую оценку, — с улыбкой вспоминал Сергей Тимофеевич, — а ученики окончательно уверовали в мою ученость. Еще бы: деревенский им нос утер».

На уроках латинского языка ленивые ученики, чтобы избежать опроса, прибегали к разным ухищрениям. В том числе и такому.