Мирон Хергиани - Тигр скал. Мирон Хергиани

— Старейшего рода Цитлани природа наказала за его невежество и тупоумие, гнев господень настиг его на самой вершине горы, гром поразил его и уничто­жил. За тебя в ответе все мы, всевышний отдал тебя на наш суд, и потому мы судим тебя теперь...

— Но я правда был на вершине! Был там, и вер­нулся сюда, и стою теперь перед вами, вы видите, я жив-здоров, цел и невредим. Мы не встретили там никаких злых духов, а если бы они там были, верно, воздали бы мне за то, что...

— Что, что? Не воздали, говоришь? А тот англича­нин, отчего же он сорвался в пропасть? Или, может, вы сами отправили его туда, откуда никто не возвра­щается? А?

— Я созерцал с той выси наше ущелье с его лесами и пастбищами, и вас видел я оттуда, с вершины, и впер­вые в жизни понял, как суровы и непримиримы, как недоверчивы и бездушны друг к другу мы, люди. Жизни нашей недостает той красоты и доброты, которыми столь щедро наделил всевышний природу. И я удивлял­ся: отчего же никогда прежде я не чувствовал, не созна­вал этого, отчего не догадывался об этом раньше?

И тогда я понял, что хорошо бы каждому из нас под­няться на Ушбу и оттуда посмотреть вниз, на землю, ощутить величие мира, это не повредило бы и самим махвши, наоборот, еще более возвысило бы их. И пере­житое, перечувствованное там, на вершине, в заоблач­ных высях, они, словно семена гороха, посеяли бы в своем народе. Ведь к тому и призваны они, наши махвши. И тогда между нашей жизнью и гармоничной природой не было бы такого разрыва, такой резкой грани. Вот с какими мыслями возвращался я к вам и надеялся, что вы выслушаете меня, поверите в мои слова и поймете меня.

Круг стал совсем невелик — как полная луна. И лу­на убывала.

Гнев, горящий в глазах людей, огненными искрами обжигал лицо, плечи Муратби... Мешал говорить, за­тмевал разум...

«Надо сказать им что-то такое... такое... надо ска­зать что-то!..»

— Я хочу убедить вас в моей правде. Я могу сейчас же доказать, насколько прав я перед вами, насколько чист.— Муратби озарила какая-то новая мысль, и по­следние слова он произнес с особой убежденностью.

Махвши оглядел народ. Все смотрели на него, ожи­дая решающего слова. А он молчал. Вглядывался в каждого поодиночке, будто в их глазах должен был найти то, что ответить Муратби. Голубыми, прищурен­ными от резкого блеска снегов глазами стремился проникнуть в мысли односельчан, узнать их волю.

— Так что же, докажи нам свою правду,— мед­ленно, внятно проговорил он после довольно продолжи­тельного молчания.— Сумеешь доказать — и мы пове­рим в твое геройство.

Люди, которые минуту назад готовы были броситься на смельчака, вздохнули с облегчением, словно с плеч их свалилось тяжкое бремя, словно сняли печать с сомкнутых уст. Просветлели мрачные, суровые лица. Разгладились морщины гнева, в глазах проглянули лучи солнца.

— Если я докажу вам мою правду, вы и впредь будете видеть меня здесь, если же нет, считайте меня навсегда пропавшим.

Муратби собрал валявшиеся в лапаро[10] смолистые сосновые щепы, которыми разжигают обыкновенно огонь, связал их веревкой, закинул вязанку за спину и зашагал по тропинке, ведущей в горы.

Рассказывают, что на второй или на третий день на вершине Ушбы запылал костер. Все село созерцало алые языки пламени, которые трепетали, словно сван­ское знамя — леми, и рвались вверх, в небо — к солнцу и луне, к звездам...

А потом целый и невредимый вернулся в село и сам Муратби. И все преисполнились любви и почтения к отважному охотнику и скалолазу, первому, кто поко­рил Ушбу.

Однако не так-то легко было развеять суеверия, веками властвующие над людьми. И вот однажды, когда небывалые снегопады погубили в селе птицу и скот, махвши обратились к волхвам и прорицателям, чтобы узнать, в чем причина страшного бедствия, чем они так разгневали всевышнего, за что он так сурово наказывает своих детей. Волхвы должны были дать ответ, и ответ убедительный. Причины гнева гос­подня и они не знали, но им вспомнился Муратби Киболани... Муратби Киболани и его деяния...

— Да исчезнет с лица земли род Киболани, как исчез род Паидани! Будь проклят самой природой сын человеческий, вступивший в единоборство с силами дьявола, проникший во владения его. Ибо сказано: «И взора своего не обращай туда, где тебе не дано...» Муратби же не только взор обратил — он осквернил своими джабралеби склоны Ушбы...— возгласили волхвы.

И этого было достаточно...

БЕЛЫЙ СТАРЕЦ: ВЫСШАЯ СЛУЖБА!

В один из дней пришел Максиме.

Он уединился с Бесарионом и повел с ним тайную беседу. Долго длилась эта беседа. Наконец они вышли в среднюю комнату.

— Значит, ты очень этого хочешь и ни за что не отступишь? — обратился к племяннику Максиме.

Михаила прошиб пот. Он сразу понял, о чем спра­шивает дядя.

— Очень хочу и ни за что не отступлю.

— Видишь,  какой  упрямец? — заговорил   Бесарион.— И в кого он уродился, а? Кто у нас, у Хергиани, такой настырный?

У Михаила поникли плечи, он стеснялся Максиме, робел перед ним. Как всегда, от волнения он стал по­стукивать ногой по полу — словно вытаптывал ступень­ку в снегу. Из слов дяди и отца он пока что не вынес для себя ничего утешительного.

— Что ж, ждать недолго,— Максиме испытующим взглядом уставился на племянника.— Завтра затемно, когда пропоют вторые петухи, мы выступаем в направ­лении Бечо-Шихра. Вот и поглядим, какой ты молодец. Л теперь успокойся, соберись и готовься к завтрашнему утру.

— Может быть, ты еще не слышал историю жере­бенка, который вперед матери бежит? — не сдержался-таки Бесарион. Он хотел добавить: «Если с тобой что-нибудь случится, пеняй на себя, отца уже ни в чем не вини»,— но сдержался.

«Он сам не свой»...— глядя на непривычно взвол­нованное лицо Бесариона, подумал Михаил.

— Что ж, старика отца ты одолел, можешь радо­ваться...— заговорил погодя Бесарион.— Пойди же и попрощайся с дедом! Да скажи ему, что отец, мол, сам захотел, чтобы я туда шел, слышишь? Так скажи, не то, если он узнает о твоем самовольстве, огорчится не на шутку.

Только сейчас Михаил поднял голову. Противоре­чивые чувства владели им. Но внезапно замаячили, замерцали заманчиво далекие вершины — горы звали его, горы властно влекли... Отныне он свободен, как птица, вырвавшаяся из ловушки!.. Он поднял голову И увидел улыбающееся лицо дяди Максиме. Но сумрач­ный облик отца сразу испортил ему настроение.

«Неужели этот самый человек, мой отец, сказал мне: «Пойди и попрощайся с дедом»? Вот этот хмурый, печальный человек?» — недоумевал Михаил. Глаза Бе­сариона глубоко запали, он выглядел надломленным, даже будто уменьшился в росте. Кто увидел бы его в эти минуты, вряд ли поверил бы, что он и есть бес­страшный скалолаз, охотник, первейший певец и тан­цор.