Гертруда Кирхейзен - Женщины вокруг Наполеона

«Мадам, ваше письмо доставило мне большое удовольствие. Я очень часто и с большой охотой вспоминал вас и вашу матушку. Я воспользуюсь первым же случаем, чтобы быть полезным вашему брату. Из вашего письма я заключаю, что вы живете вблизи Лиона, и я должен по справедливости упрекнуть вас, что вы не посетили меня во время моего пребывания там, потому что мне всегда было бы большим удовольствием повидаться с вами. Примите уверения в моем искреннем желании быть вам всегда приятным и оказывать всяческие услуги.

Пон де-Брик (Булонский лагерь), 2 Фруктидора XII года (20 августа 1804 года). Наполеон».

Когда он полтора года спустя отправлялся в Италию для коронования и его путь лежал через Лион, он снова увидался с Каролиной. Но какое разочарование! Перемена, произошедшая в ее внешности, была прямо поразительна. Сам Наполеон признается, что она «яростно» (furieusement) изменилась. Герцогиня Абрантесская, точно так же не находя Каролину красивой, отдает ей, однако, должную справедливость, говоря, что г-жа де-Брессье обладает двумя качествами: она умна и добра и в своих манерах отличается простотой и приятностью настоящей аристократки.

Предположение, что молодой Бонапарт имел на Каролину дю-Коломбье матримониальные виды, абсолютно ничем не подтверждается и, кроме того, невозможно в виду его крайне юного возраста. Его отношения к Каролине были и остаются только деревенской идиллией в пору созревания черешни. Сентиментальный сон быстро кончился, как и не могло быть иначе с Наполеоном. Человек дела не был создан для любовных дурачеств. Флирт пришел к концу – и это было в порядке вещей. Если бы Наполеон женился на Каролине, то, может быть, вместо того, чтобы вести войну с государями и народами, он сделался бы добрым помещиком. Но его задачей было сеять не хлебные семена на полях какой-нибудь французской провинции, а разбрасывать свои идеи на все четыре ветра, чтобы они пустили корни во всех уголках мира.

Одновременно, в период своего знакомства с Каролиной, он ухаживал еще за двумя девушками – за молоденькой помещичьей дочерью Мион-Деплас и за очаровательной де-Сен-Жермен. В угоду им он брал уроки танцев у танцмейстера Дотеля в Валенсии, потому что любимец Марса отнюдь не был любимцем музы Терпсихоры. Конечно, валенсийскому профессору хореографии, равно как и учителю танцев в парижской военной школе, не удалось научить этому искусству молодого Бонапарта, и на всю свою жизнь он остался очень плохим танцором. Особенно ему не удавался вальс. Уже после двух-трех оборотов у него начинала кружиться голова. Когда в 1809 году в угоду Марии-Луизе он еще раз попытался овладеть искусством танцев, так как он знал, что австриячки больше всего на свете любят вальс, то своими неловкими и смешными движениями он вызвал самую неудержимую веселость у королевы голландской Гортензии и наследной принцессы баденской Стефании. Стефания остановила его со смехом и сказала: «Довольно, ваше величество, вы меня вполне убедили, что вы навсегда останетесь плохим учеником. Ваше призвание поучать других, а не учиться самому».

Но в кадрилях Наполеон охотно принимал участие, даже и позднее, когда был уже консулом и императором. Когда танцмейстер Дотель, бывший во времена революции почтовым чиновником, в 1808 году впал в нищету, ему пришла счастливая мысль обратиться к императору в остроумной форме. «Ваше величество, – писал он, – человек, который учил вас первым шагам в свете, поручает себя вашему великодушию». Ответ не замедлил явиться: он получил пост податного контролера.

Девица де-Сен-Жермен, на которую лейтенант Бонапарт якобы тоже имел брачные виды, предпочла ему своего кузена, некоего г-на де-Монталиве, которого впоследствии император назначил префектом департаментов Сены и Уазы, затем главным директором мостов и шоссейных дорог и, наконец, министром внутренних дел с возведением в графское достоинство и с окладом жалованья в 80000 франков. Самой г-же Монталиве Наполеон тоже хотел дать блестящее положение при своем дворе и назначил ее в 1806 году придворной дамой императрицы Жозефины. Но г-жа Монталиве отклонила это назначение: она хотела быть женой своему мужу и матерью своим детям, а в качестве придворной дамы ей пришлось бы неаккуратно выполнять свои прямые обязанности. Император, не привыкший встречать сопротивление своей воле, отнесся с уважением к этим доводам, но назначения своего все-таки не отменил, разрешив ей только не нести никаких обязанностей, связанных со званием придворной дамы. Она должна была только пользоваться удовольствиями и материальными преимуществами, связанными с этим рангом.

На лейтенанта Бонапарта этот флирт с валенсийскими барышнями не произвел глубокого впечатления. Родина и семья гораздо сильнее владели его душой. Его тоска по родному острову, где, как он выражался, он «снова зажил бы жизнью сердца, прожив такое долгое время одним только разумом», нашла, наконец, выход, когда он получил свой первый отпуск. В половине сентября 1786 года он вновь увидал скалы своей родной Корсики. Когда корабль приближался к берегу, привозя родине ее верного сына, ему казалось, что он чует пряный аромат родной страны. Дома он жил только для своей семьи. Он совершенно отдался своим мечтам и планам будущего. Никакого следа женщины и ее влияния не находим мы за этот период времени его отпуска.

Наконец, в начале октября 1787 года ему удалось ближе познакомиться с Парижем. Так как его письменные попытки с целью улучшить материальное положение своей семьи оставались безуспешными, то он решился лично толкнуться в двери сильных мира сего, которые держали в руках судьбу его семьи и его самого. В бытность свою учеником военной школы он очень мало видел столицу. Дисциплина была очень строга, и ни один из кадетов не имел права выходить без сопровождения унтер-офицера. Теперь все было иначе. Теперь Наполеон Бонапарт был предоставлен самому себе в этом огромном городе.

Сообразно со своими ограниченными средствами он остановился в очень скромном «Шербургском отеле», на улице Фур-Сент-Оноре. Но его личные просьбы и усилия улучшить положение своей семьи были не счастливее его письменных попыток. Ему давали уклончивые ответы, откладывали его дело в долгий ящик, и молодой офицер напрасно томился в ожидании в этом огромном Париже, где у него не было ни друзей, ни протекции.

Париж, о котором Наполеон писал впоследствии: «Женщине нужно только провести полгода здесь, чтобы узнать, где ее царство», – Париж был исконным Эльдорадо женщины. Бонапарту было восемнадцать лет, и он в первый раз очутился один на этой мостовой, которая для каждого юноши, приехавшего из провинции, имеет неотразимую притягательную силу. Женщина здесь самодержавная владычица, ее ароматом пропитан и воздух бульваров, и все предметы, и люди. Шелест ее платьев звучит подобно музыке, а ее глаза иллюстрируют ее живым языком взглядов. Странная, таинственная сила исходит от нее и действует на юношей, как дурман. Женщина повсюду: на променаде, в публичных садах, в кафе, в ресторанах, в театрах и концертах, и всюду она играет первенствующую роль.