Зотов Георгий Георгий - Я побывал на Родине

Пока я помог моей жене с ребенком забраться в вагон, оказалось, что кто-то уже сдвинул мои чемоданы так, что нам с женой едва оставалось место, чтобы сидеть, поджавши под себя ноги.

Неожиданно для самого себя я ужасно рассвирепел и схватив вещи, лежавшие возле моих чемоданов, швырнул их на средину вагона. В это время кто-то ударил меня по щеке. Я обернулся и хотел ответить ударом-же. Но я не успел этого сделать — и снова получил удар по физиономии. Меня ударила женщина, стоявшая рядом со мною. Я положительно остолбенел: мне и не приходило в голову, что женщина может драться. Я схватил ее за руку и крикнул, не сошла ли она с ума. Вместо ответа она подняла вещи, которые я отбросил, и положила их опять к моим чемоданам. Тут моя жена принялась кричать, что вагон — для многих, что я первый в него влез… Но драчунья не обращала ни малейшего внимания на протесты моей жены. Тем временем в вагон набилось человек сорок. Я решил больше не спорить и ждать пока тронется поезд — тогда все постепенно утрясется.

Но поезд все не трогался. Ожидали еще одной проверки: начальство хотело знать, у всех ли было разрешение на отъезд. Когда этот слух пронесся по поезду, многие очень взволновались: у них не было разрешения, они пытались уехать, как говорится, на черную. Из нашего вагона выскочили несколько человек и, забрав свои вещи, поплелись обратно в лагерь.

Я подошел к двери и выглянул наружу. Несколькими вагонами дальше стояла группа военных — офицеры и вооруженные солдаты. Офицеры вскарабкивались в вагоны и проверяли у всех пассажиров документы. Не имеющих документов высадили из поезда и оставили под охраной солдат. Среди офицеров находился и тот, который проверял меня в лагере. Он кивнул мне головой и сказал своему спутнику, что у меня все в порядке.

Поезд отошел уже в сумерках. Лагерь, который мы оставляли, выглядел зловеще. Что-то ожидает людей, которые в нем остались? Но задумываться долго было нельзя, нужно было как-нибудь устраиваться на ночь. И тут оказалось, что наша свирепая соседка в сущности вовсе не, свирепая… Нужно было видеть, как она упрашивала меня простить ее и как она старалась сжаться в комок, чтобы дать побольше места моей жене с ребенком. Странный человек… Впрочем я махнул на все рукой: главное — мы едем дальше.

Первая ночь прошла благополучно. Наш поезд шел очень медленно и часто останавливался. Но все были довольны. Самым главным для всех было: как можно скорее домой!

Пришло утро, желудки потребовали своего. Мы спохватились, что никто не сказал нам, как будет с продовольствием. На первой остановке несколько человек, в том числе и я, выскочили из вагона и помчались разыскивать начальство. Впереди поезда был один пассажирский вагон. Попытавшись войти в него, мы убедились, что он наглухо заперт.

— Надо постучать в окошко! — предложил кто-то.

Но пришлось основательно барабанить в окна, пока одно из них открылось и из него выглянул советский офицер — заспанный, с опухшими глазами. Он сразу же заорал на нас во всю глотку, а мы в свою очередь закричали… Смысл этого обмена криками был тот, что офицер спрашивал, чего мы хотим, а мы отвечали, что мы голодны и хотим знать, получим ли мы что-нибудь. На этот вопрос он прокричал, что нас накормят тогда, когда он найдет это нужным. Это всех страшно возмутило. Послышались угрозы. Офицер закрыл окно. Кто-то бросил в окно камень. В окне — уже в другом — появился тот же офицер. Он держал в руке пистолет. При виде оружия толпа отхлынула в сторону. Офицер пригрозил, что будет стрелять, если мы сию же минуту не разойдемся по своим вагонам.

Уже потом я долго удивлялся неожиданному переходу от состояния успокоенности, в котором все мы находились вчера вечером, к резкому возбуждению и злобе того утра. Угроза стрелять подействовала только на короткое время. Толпа снова приблизилась к офицерскому вагону, и я заметил, что все были настолько взволнованы, что вот-вот дело могло обернуться форменным штурмом. В это время поезд двинулся и все кинулись по своим вагонам. В нашем вагоне (а потом выяснилось, что и в других) решили, что нужно назначить нескольких старост и поручить им требовать от начальства выдачи продовольствия.

«Причин для волнения нет»

Все это произошло как-то само собой. На следующей остановке выборные ходоки (от нашего вагона я и еще один человек) опять направились к начальнику. Он встретил нас возле своего вагона. Похоже было, что он оправился от испуга, тем не менее, было видно, что он нам мало доверял, так как старался держаться подальше от нас. Пистолетная кобура была открыта и передвинута на живот.

Начальник сказал нам, что мы должны всех успокоить. Причин для волнения никаких нет, а просто к моменту выезда из лагеря не успели доставить продуктов, так что в данный момент в поезде никаких продуктов нет.

Понятно, что это никак не могло подействовать успокоительно. Мы стали громко возмущаться: огромный транспорт, людей везут на родину — и при этом морят голодом. Начальник заверил нас, что на следующей большой станции он во что бы то ни стало добьется доставки продуктов.

С этим нам пришлось и разойтись. Когда мы рассказали в вагоне о результатах своих переговоров, возмущению не было границ. Многие собирались на первой же остановке пойти куда-нибудь на раздобытки, иными словами — грабить.

Я как мог, старался успокоить людей, хотя мне самому не верилось, что начальство позаботится о том, чтобы накормить нас. Мысль о грабеже меня не на шутку пугала. Я прекрасно знал, что это означает…

Поезд ехал все дальше.

Еще остановка. Мы опять отправились к начальнику поезда. Но он предусмотрительно куда-то исчез. Слабо верилось, что он хлопочет о продовольствии. Однако, он вернулся довольно скоро.

— Видите, — вы все напрасно волновались, — все в порядке. Теперь мы отсюда не двинемся дальше, пока не получим на дорогу продуктов.

— Но когда это будет? — спросил кто-то? — Не забудьте, что с нами малые дети, они ждать не могут.

— Я вас прекрасно понимаю! — сказал начальник поезда. В конце концов, я сам тоже голоден, (по его виду этого не было заметно), но и вы должны понять: я только исполняю то, что мне приказывают. Велено было отправить поезд, не дожидаясь доставки продуктов, а мне, видите, приходится иметь дело с вами, голодными и недовольными.

— Мы не против вас лично, — сказал ему кто-то из нас, — а против тех, которые так заботятся о своих людях.

— Ну хорошо, — вмешался другой. — Разговоры разговорами, а имейте в виду, что мы отсюда голодными не уедем! Отцепим паровоз, и пусть машинист едет сам куда хочет!

На это начальник ничего не ответил. Он повернулся и вошел в свой вагон. Мы тоже разошлись. Мне, как и всем, сильно хотелось есть, но главное мне нужно было накормить жену: ведь она с ребенком, а грудного ребенка заставлять голодать — невозможно!